Мама приходит в пять сорок и приносит с собой буррито на ужин. Папа возвращается вскоре после нее. Мы садимся за стол. Мама задает вопросы, на которые я отказываюсь отвечать. Папа смотрит мрачно и всем своим видом выражает недовольство. Как только ужин заканчивается, я выскальзываю на улицу, иду к качелям и остаюсь там до тех пор, пока мама не зовет меня в дом.

Раздеваюсь в ванной, потому что теперь не могу этого сделать в своей комнате. Ложусь в кровать и под одеялом натягиваю легинсы и толстовку Дарлинга. Затем устраиваюсь поудобнее с романом «Великий Гэтсби», который мы читаем на уроках литературы.

Часы тянутся. Время течет медленнее, чем улитка переползает через садовую дорожку. Гэтсби все вглядывается с причала в даль, ожидая своего зеленого огня. Я бы хотела иметь свой собственный символ надежды. Читаю, пока наконец до полуночи не остается пять минут. Выскальзываю из кровати и крадусь по коридору к лестнице. Свет везде выключен. Храп отца слышен даже в кухне. Замок на задней двери издает неимоверно громкий звук, когда я открываю его. Я замираю на секунду. Ничего не услышав, открываю дверь и выбегаю наружу.

Сердце бьется со скоростью тысяча ударов в минуту. Добегаю до места, но там никого нет. Качели висят пустые. Ночь такая тихая. Не слышно даже сверчков или цикад. Оглядываюсь вокруг, но ничего не вижу.

Разочарование накрывает меня. Он не пришел. Мне столько надо ему сказать, а его нет!

– Р-р-р! – тихо рычу я, сжав кулаки. Зло пинаю траву. Мать его. Мать его. Черт побери моих родителей, школу, всех.

– Иногда ты выглядишь немного испорченной, ты это знаешь? – произносит голос из-под деревьев.

Я резко поворачиваюсь на звук и вижу темный силуэт, вырисовывающийся в тени.

– Чейз?

– Да, это я.

Он ступает вперед, в луч лунного света. Дыхание у меня перехватывает. Он выглядит словно падший ангел.

– Ты опоздал, – с трудом выговариваю я.

– Это мне свойственно, – мрачно отвечает он. – Ты ходила к врачу? У тебя есть доктор?

От стыда перехватывает дыхание.

– О. Я… – с трудом выговариваю слова, – я солгала. Прости. Мне правда жаль, но это был единственный способ вызвать тебя сюда.

– Ну, точно, – он смотрит в сторону, демонстрируя идеальную линию подбородка. Щетина поблескивает там, где на нее падает лунный свет. – Беру свои слова обратно. Ты сильно испорчена.

Он собирается уходить.

Я паникую и хватаю его за руку.

– Прошу, подожди. Нам нужно поговорить.

– О чем? – Он вырывает руку. – О том, что случилось на вечеринке? Мы оба понимаем, что это ошибка. Если бы я знал… – он замолкает, откашливается и продолжает: – Если бы я знал, что ты Элизабет Джонс, я бы к тебе никогда не притронулся.

Мое сердце сильно сжимается.

– Почему? Почему это имеет значение?

Он склоняет голову.

– Ты что, ненавидела сестру или типа того?

Его слова бьют меня в самое сердце. Я отшатываюсь, смахивая горячие слезы.

– Я не ненавидела ее. Почему ты вообще так говоришь?

– Потому что, если бы человек, который убил бы мою сестру, стоял передо мной, я бы не смотрел на него так, будто хочу сорвать с него одежду.

Я задыхаюсь от этого обвинения.

– Я… не хочу этого делать.

– Нет, хочешь. – Он окидывает меня с головы до ног холодным, пренебрежительным взглядом. – Думаешь, будто ты – первая девчонка, которая бросилась на меня после того, как я вышел? После освобождения я провел три недели в Спрингфилде. Оставался у дяди, потому что мой отец не хочет иметь со мной ничего общего. И, поверь, все девчонки, с которыми я вырос, вдруг влюбились в меня. Теперь я – плохой мальчик, которого все хотят приручить.

Его отец не хочет иметь с ним ничего общего? Поэтому он вынужден был переехать в Дарлинг и жить с матерью? Я хочу задать ему столько вопросов, но он еще не закончил говорить.

– Вырасти, Бэт. В реальном мире плохие парни плохи по-настоящему. Они не герои. Спать с ними не круто. Твои домашние проблемы не решить с помощью меня. Плохие парни делают плохие вещи и в конце концов втягивают всех вокруг в ту же адскую дыру. Иди спать и забудь обо мне. Я сделаю то же самое.

С этими словами он поворачивается и исчезает в ночи.

Во вторник утром на уроке по расчетам Чейз получает новое прозвище. Трой Кендал, футболист, выкрикивает его, передавая рабочие листы, которые раздает миссис Рассел.

– Не порежься, Уильямс, – говорит Трой, передавая листы назад. – Мэнсона может завести запах крови. – Трой прыскает над собственной шуткой и дает пять другому качку.

Половина класса задыхается от смеха, другая издает стон ужаса. Чарльз Мэнсон – серийный убийца. Это ужасная шутка. Не могу удержаться и не взглянуть на Чейза. Как он воспримет ее? Понимаю, что все таращатся на него, ожидая реакции. Сочувственно морщусь. Знаю, как неприятно быть в центре всеобщего внимания. Правда, меня все жалели, а он стал объектом насмешек. Для него это гораздо хуже.

Наши взгляды встречаются, и я вижу в них боль от предательства. «И ты туда же» – читается в синих глазах. Но чего он от меня хочет? Чтобы встала и защищала его перед всем классом? Прошлой ночью он велел мне повзрослеть, сказал, чтобы не лезла в чужие дела, и именно этим я и собираюсь заняться.

Я отвожу взгляд, поворачиваюсь вперед и смотрю на миссис Рассел. Она стоит спиной к классу. Учительница либо сознательно игнорирует нас, либо не слышала комментария Троя.

– Мэнсон – идеальное имя для него, – говорит Скарлетт.

– Мэнсон был серийным убийцей, – бормочу я.

– Да, но готова поспорить: у Чарли была не одна авария, где он вел себя агрессивно.

– Он не вел себя агрессивно, – отвечаю я, чувствуя внезапную усталость. Почему я вообще взялась объяснять поведение Чейза? Он совершенно ясно дал понять, что не хочет иметь со мной ничего общего.

– Не могу дождаться, когда скажу это Джеффу, – продолжает Скар, как будто я вовсе ничего не говорила. Может, и не говорила, а только подумала.

Поскольку миссис Рассел не обращает на нас внимания, все остальные тоже болтают.

– У тебя есть подвал в Гров-Хайтсе? – громко говорит Трой. – Может, ты хранишь там несколько тел?

– До того, как его мать вышла за мэра Стэнтона, он жил в Линкольне, – подает голос девушка с задних рядов. – Я читала об этом в газетах.

– Кому-то надо пойти перекопать его старый задний двор.

– О боже. Его надо отправить в тюрьму! А он сидит тут с нами.

– А если там правда есть тела? Его опять будут судить? Как насчет двойного срока?