отбывании воинской повинности воспитанниками учебных заведений, удаляемыми из сих заведений за учинение скопом беспорядков»[81].

Это было одно из самых ошибочных мероприятий царского правительства. В армию вливали самых недисциплинированных, распропагандированных молодых людей. Там они в большинстве случаев сразу же попадали в привилегированное положение, что меньше всего походило на отбывание наказания, которое выдумало для них правительство. Между тем все оппозиционные и революционные круги приняли новое мероприятие, как отправку молодежи на исправление как бы в дисциплинарные батальоны. Поднялась агитация против правительства. В результате – вред для армии, вред для правительства и никакой пользы и толку для молодежи.

Осенью 1900 года беспорядки начались в Киевском университете, и когда к участникам применили временные правила, волнения перекинулись и на другие университетские города.

В обществе ходили чудовищные рассказы о том суровом режиме, которому будто бы подвергаются в войсках студенты. Распространялись ложные слухи, что несколько студентов были даже расстреляны. Молодежь волновалась, волновалось и общество. Создавалось крайне враждебное отношение к правительству и, главным образом, к министру народного просвещения Боголепову[82] и, наконец, 14 февраля 1901 года прибывший из-за границы социалист-революционер, бывший студент Карпович смертельно ранил последнего. Некоторые круги интеллигенции высказали сочувствие случившемуся, что еще больше подняло настроение молодежи.

Девятнадцатого февраля произошли беспорядки в Петербурге и Харькове, а двадцать третьего начались они и у нас в Москве. В тот день студенты собрались на университетском дворе, когда же пришла полиция, то студенты взломали двери в актовый зал, где и продолжали сходку. Университетское начальство обратилось к обер-полицмейстеру, по распоряжению которого выходивших со сходки стали задерживать и направлять в манеж на Моховой.

Слух о начавшихся беспорядках распространился по городу. Группы учащихся, вместе с праздношатающейся молодежью и подростками, появлялись то в одной, то в другой части города и нарушали обычный порядок жизни. Все тянулось к манежу. Иногда толпы начинали петь студенческие песни.

Вызывались усиленные наряды полиции, жандармские эскадроны и казаки, при приближении которых молодежь шикала, свистала и разбегалась, чтобы собраться в другом месте. Наряды направлялись туда, туда скакали и жандармы, беспорядочники вновь разбегались и так до бесконечности. Происходила какая-то своеобразная игра в кошку и мышку.

С непривычки полиция действовала неумело, неразумно, что только подбодряло демонстрантов и увеличивало общую сумятицу и беспорядок. Больше всего ерунды было в манеже, куда направляли со всех сторон арестованных.

Огромный манеж был полон народу. Студенты, вольные, курсистки, полиция и несколько эскадронов жандармов. Крики, песни и ржанье лошадей. Над всем повис густой пар и запах навоза. Порядку никакого. Несколько сотен задержанной публики делали, что хотели. На куче песку, около одной из стен манежа организовалась сходка. Взобравшийся наверх студент, председатель, неистово звонит колокольчиком и начинает затем говорить. Галдеж и речи. В другом конце импровизированный хор что-то поет. В левом углу от входа большая группа молодежи устроила живую стену-круг, за которой любители предаются свободной любви с попавшими в манеж проститутками. Оберегающие происходящее действо студенты хохочут. Факт был зарегистрирован и тогда же доведен до сведения товарища прокурора Золотарева, впоследствии товарища министра внутренних дел.

Власть бездействовала.

Распоряжавшийся всем полицмейстер, действительный статский советник Свешников, «белая шапка», как прозвали его студенты, предпочитал разговаривать и ничего решительно не предпринимать, так как считал, что беспорядки носят академический характер. Некоторые полицейские офицеры беспомощно метались от одной группы к другой, убеждали не петь, прекратить сходку, просили уговорить товарищей не безобразничать с дамами и т. д.

Так же и помощник начальника Охранного отделения Сазонов. Женатый на москвичке, бывшей курсистке, он – поклонник гуманных мер – много разговаривает, резонерствует, но что-либо приказать по собственной инициативе воздерживается.

Подобный же беспорядок замечается всюду и на улице. Толпа видит бестолочь, и это ее веселит. С наступлением сумерек подростки мальчишки начинают бить фонари.

Офицеры Охранного отделения, посланные наблюдать за тем, что и как делается, докладывают своему начальнику о творящемся безобразии с обеих сторон; Зубатов докладывает Трепову, последний рвет и мечет и распекает свою полицию. Общая полиция негодует на нас.

На наше счастье, в тот год беспорядки в Москве не носили политического характера. Студенческий исполнительный комитет даже выпустил прокламацию, приглашая студентов не участвовать в уличных демонстрациях. Всё шло официально под флагом академической борьбы.

На четвертое марта в Москве была назначена большая демонстрация, но ее не допустили, собравшихся же несколько десятков человек арестовали, на чем наши беспорядки и кончились. Задержанных подержали некоторое время в Бутырской тюрьме и поудаляли затем из Москвы на время, кто куда хотел. Удаление это носило опереточный характер: кто жил далеко, уезжал обычно в Рязань или Тамбов, а то и ближе.

В других городах студенческие беспорядки того года носили более острый характер. Так, в Петербурге четвертого марта у Казанского собора произошло настоящее побоище между демонстрантами, с одной стороны, и полицией с войсковым нарядом, с другой. Демонстранты действовали палками, железными прутьями и даже стреляли. Наряды употребили в дело холодное оружие и нагайки. За демонстрантов вступился генерал, князь Вяземский[83], член Государственного совета, но получил соответствующий отпор от градоначальника, а затем и должное возмездие, дабы не совался не в свое дело и не мешал действиям полиции. Оппозиционные круги не замедлили с протестами. Среди повышенного настроения земский статистик Лаговский стреляет с тротуара в кабинет обер-прокурора Победоносцева.

Одиннадцатого марта произошла внушительная демонстрация в Киеве с участием рабочих и разночинной интеллигенции, причем был выкинут флаг «за политическую свободу». Происходили беспорядки и в других городах. В общем, все эти студенческие беспорядки, конечно, являлись отражением политического настроения некоторых слоев общества, но о них все-таки говорили тогда, что они носили не политический, а академический характер. Это было спокойнее, но не совсем верно.

Студенческие беспорядки 1902 года носили уже повсюду официально признанный политический характер. Заправилы студенческого движения не без подталкивания революционных организаций собрались в начале того года на всероссийский студенческий съезд[84]. Съезд подвел, как писали тогда, «итоги академической борьбы» и призывал студентов выступить открыто на путь политической революционной борьбы, считая то верным и твердым шагом, который должен привести к желанной цели в борьбе с правительством.

Захватило новое движение и Москву. В конце января началось у нас глухое брожение среди студентов университета, вылившееся, наконец, в большую сходку в актовом зале. Сходка носила политический характер. Кроме студентов разных учебных заведений, на ней были курсистки и, правда, немного посторонних лиц. Была принята политическая резолюция и из окна был выкинут флаг с революционной надписью. Жгли какой-то научный кабинет, жгли документы и раздавали прокламации.

Ввиду такого