Однажды после церкви сестра Кларк как раз говорила мне о том, какой хорошенькой выросла Лулу:

— У нее и платье совсем как твое синее ситцевое, Мод! Наденьте их вместе, будет просто волшебно!

— Не получится, сестра Кларк. Я перешила это платье из своего старого. Она так быстро растет, что не успеваю я оглянуться, как приходится опять шить новую одежду.

— Ну, ручки-то у тебя золотые! Взять хотя бы вот эту вышивку цветочками. Не хуже платьев, что продаются в Сент-Луисе!

Сестра Кларк внимательнее пригляделась к платью, что было на мне. Ткань на локтях и плечах уже начала вытираться, и вид был такой, будто оно вот-вот рассыплется.

— Тяжко тебе приходится, да, Мод?

— Ничего, справляемся. Матушка и папа Конноры заботятся о нас по мере сил.

— А если бы я нашла тебе работу портнихи, ты бы взялась?

Я едва сдержала волнение при этих словах, хотя и не представляла, как ей это удастся.

— Конечно, взялась бы, но ведь все наши женщины сами могут шить себе одежду. Я им для этого не нужна. А даже если была бы нужна, не думаю, что они смогли бы мне за это заплатить. Времена нынче для всех тяжелые.

— Я не о городке говорю. У меня есть друзья в Юнион-сити. Там живет моя сестра, Дора. Кое-кто у них совсем не бедствует. Знаешь, я раз в месяц езжу навещать Дору. Дай мне свои лучшие работы, и я покажу их тем леди, которые дают подобные заказы.

Я перебрала всю одежду, свою и Лулу, и наконец остановилась на сорочке, что сшила себе на свадьбу. Ее я надевала всего раз, затем постирала и отложила для следующего особого случая.

Мы с Джеймсом говорили о том, чтобы поехать куда-нибудь, когда появятся деньги, и я собиралась надеть ее в это путешествие. Думали даже о том, чтобы остановиться в гостинице, если сможем себе это позволить. Он сказал, что, когда подпишет контракт со сборной, мы будем деньгами печку топить.

Я прошлась пальцами по мелким, ровным стежкам и крошечным вышитым цветочкам. Сорочка была совсем как новая. Я сложила ее и завернула в белую бумагу, которая осталась у меня от той ткани, что купила Хелен перед нашей свадьбой, потом отнесла в дом священника и вручила сестре Кларк.

— Я покажу ее этим богатым леди — посмотрим, удастся ли мне найти для тебя работу, Мод, — сказала она.

Через несколько дней сестра Кларк вернулась ко мне с хорошей новостью: она получила заказ от одной своей подруги. Ей нужна была точно такая же сорочка. Она прислала денег, их хватало на ткань и нитки, и еще оставалось два доллара, которые я могла оставить себе.

После этого работы у меня было хоть отбавляй. Я шила платья и красивое нижнее белье для барышень. Брат и сестра Кларки отвозили меня на своей двуколке в Юнион-сити, чтобы я могла снять мерки и познакомиться с клиентками. Впервые в жизни я выбралась из своего маленького городка. Юнион-сити был во сто крат больше. Во многих домах было по три-четыре этажа, и каких только не было автомобилей!

В церкви Юнион-сити были леди всех мастей, они суетились вокруг Лулу и по очереди держали ее на руках, пока я снимала мерки в кабинете настоятеля.

Однажды одна из них спросила меня, не желаю ли я выстирать ее деликатные вещи. Вручила мне полный мешок своего нижнего белья, и я увезла его к себе домой. Выстирала, отгладила и аккуратно сложила. Потом купила в магазине рулон белой бумаги и веревку и завернула вещи. Вручила сверток сестре Кларк, которая отвезла их своей подруге. В ответ та передала еще сверток, в котором были изысканные скатерти и постельное белье, а за ним и третий — с кружевными вещами.

Совсем скоро я стала зарабатывать шитьем и стиркой столько, что деньги Конноров мне были больше не нужны. По вечерам, уложив Лулу спать, я вставала на колени на маленький прикроватный коврик и молилась, благодаря Господа за мою семью, дом и работу и прося прощения за свои прегрешения.

Папаша Коннор так и не оправился от потери Джеймса. Все меньше и меньше времени проводил он в лавке, теперь там управляли нанятые им работники. Целыми днями он не говорил ни слова матушке Коннор. Она призналась мне, что вместе с Джеймсом он потерял и свое сердце, и теперь его глаза загорались, лишь когда я приводила в дом Лулу.

Лулу любила вытащить книгу с нижней полки и принести ему. Он усаживал ее на колени и читал те самые сказки, что когда-то Джеймсу. Она внимательно слушала, следя за его пальцем и издавая звуки животных, когда он читал о курочке или коровке. Она могла по многу раз слушать одни и те же истории.

К трем годам она запомнила почти все слова и могла читать их вместе с ним. Для ее дедушки это было доказательством того, что она была самой умной в мире девочкой, и мы с матушкой Коннор были согласны. Она поделилась со мной, что когда я отношу Лулу во флигель, папаша вновь мрачнеет.

Зимой 1909 года он подхватил простуду и даже не пытался с ней бороться. Вся семья слегла. Я хлопотала над Лулу и все делала для матушки и папаши Конноров, пока не слегла сама. Тогда матушка Коннор стала ухаживать за мной. В течение нескольких дней нас всех мучили температура, кашель и ломота в суставах. Даже доктор не мог нам помочь.

— Больше пейте и лежите в постели, — только и говорил он. — Все в городе болеют.

Жар у папаши Коннора не спадал. Он лежал в постели, кашлял и бредил, а я меняла его промокшую от пота повязку на голове дважды в день. В другой комнате лежала матушка Коннор. Лулу тоже заразилась. Я очень беспокоилась, однако через несколько дней она поправилась и снова начала лазить повсюду.

Доктор поставил папаше Коннору припарки, но они не помогли. Однажды ночью он заснул, да так и не проснулся. Было ему всего 50 лет.

После этого мы, женщины, сблизились еще сильнее. Матушка Коннор хотела, чтобы мы с Лулу переехали в дом, но мне было лучше во флигеле, где мы раньше жили вместе с Джеймсом.

Холостяки в нашем городке начали обращать на меня внимание, но меня они не интересовали. От одной мысли о том, что ко мне прикоснется другой мужчина, не Джеймс, тело охватывала дрожь. Я даже не представляла, как смогу открыться кому-то еще.

Шли годы. В 1915 году Лулу исполнилось десять, а мне — двадцать четыре. Жизнь текла в привычном русле. Каждый день, отведя Лулу в школу — даже когда она идти не хотела, — я прибиралась в своем маленьком флигеле, стирала и шила, а потом делала работу по дому, с которой матушка Коннор уже не справлялась.

После обеда принималась готовить ужин в большом доме — мы с Лулу ужинали там каждый вечер. По воскресеньям ходили в церковь. Матушка Коннор теперь не могла преодолевать большие расстояния, поэтому Хелен и Томми приезжали за нами в своей двуколке, и мы отправлялись в церковь все вместе — семья Хелен сидела впереди, моя — сзади. Фэйт и Лулу росли, и в двуколке уже становилось тесно.

Одним из тех, кто начал предпринимать попытки за мной ухаживать, был Джон Стюарт, с которым мы были знакомы всю жизнь. Мне он нравился, но не так, как я ему. Однажды он отправился к родственникам в Кеннет (штат Миссури) — городок на другом берегу реки Миссисипи. Он пробыл там дольше, чем ожидал, но прислал письмо, в котором писал, что с ним все в порядке и его задержали «непредвиденные обстоятельства».