– …я тоже не могу припомнить ничего похожего. Правда, там я знаю не всех, но многих…

Италия? Франция? Почему бы и нет? Но скорее всего, Татуировщик датчанин, живущий в Копенгагене или в его окрестностях. Или имеющий дом, логово где-то здесь. Похитил женщину, привез к себе, замучил-задушил, сделал татуировку… процесс долгий, нужно время и уединение. Не в «Фениксе»[65] же он этим занимался!

– Я бы поискал среди непризнанных гениев…

Сердце Рикке вернулось на место и забилось в обычном, ну, может, чуточку учащенном, ритме.

– Очень похоже, что твой убийца из тех, кому не досталось славы в обычной жизни, вот он и пытается обрести ее подобным путем. Все эти убийства могут быть не чем иным, как просто оформлением его картин, попыткой привлечь внимание.

– А как, в таком случае, объяснить один и тот же тип жертв? – Рикке не спрашивала, а думала вслух.

– Ему нравится этот тип женщин, – предположил Хенрик. – Или, наоборот, не нравится настолько, что их особенно приятно убивать. Твоя идея гениальна, милая, в поисках надо начинать с рисунка…

Версия восстановилась в своем первозданном блеске, а еще Рикке было очень приятно, что ее называют «милой». Точнее – что Хенрик так ее называет. Попробуй вякнуть нечто подобное Йоргенсен, Рикке подняла бы его на смех.

– Можно предположить, что твой убийца минималист. Минимализм – очень интересное направление. В нем не столько важны мастерство и талант, сколько везение, удачное стечение обстоятельств, правильное продвижение. Первую персональную выставку Ньюмена раскритиковали так, что он восемь лет носа никуда не высовывал, только творил и творил. А теперь все его знают…

Рикке знала только одного Ньюмена – американского актера[66], сыгравшего в ее любимой «Кошке на раскаленной крыше»,[67] но признаваться в этом не стала. Какое ей дело до какого-то там Ньюмена. Она же не книгу о минимализме пишет, а серийного убийцу пытается поймать. И, кажется, что-то начало складываться. Только бы не сглазить! Только бы не спугнуть удачу раньше времени!

– Я дам тебе несколько адресов, где тусуются непризнанные гении. Парочка баров, клуб и одна галерея возле Нового театра, в которой за свой счет может выставляться кто угодно…

– А у тебя разве не так? – поинтересовалась Рикке.

– Совсем не так, – усмехнулся Хенрик. – Я сам нахожу художников с определенным потенциалом и предлагаю им сотрудничество. А в «Сёддрём галлери»[68] можно прийти и купить место на стене на определенный срок. За очень небольшую сумму. И никого при этом не волнует, что там будет висеть – картина, фотография или трусы.

– «Сёддрём галлери» – интригующее название.

Сняв правую руку с руля, Хенрик изобразил будто смачно затягивается косячком. Изобразил довольно жизненно, со знанием дела, даже дыхание задержал на пару секунд. «А ты не такой уж и правильный», подумала Рикке, глядя на него, эта мысль почему-то была приятной.

– Только тебе придется бывать там без меня, – добавил Хенрик, возвращая руку на руль. – Я бы с удовольствием, но…

– Ну что ты! – перебила Рикке. – Это, в конце концов, мое дело…

– Суть не в этом. Просто стоит мне появиться в «Сёддрём галлери» или в баре «Фалернос», как все сразу же решат, что я присматриваю очередной талант для своей галереи. Не уверен, что тебе захочется находиться в центре внимания.

– Совсем наоборот, я должна привлекать как можно меньше внимания.

– Вот-вот. Кстати, в этих местах ты можешь спокойно вступать в беседы о живописи, не боясь быть выведенной на чистую воду. Тамошние завсегдатаи разбираются в искусстве еще хуже, чем ты, да и слушать привыкли только себя. Не скупись на похвалы и все охотно примутся знакомить тебя со своим творчеством. За месяц ты успеешь хорошо изучить этот мир и, если будешь внимательной…

– Буду! – пообещала Рикке.

– И осторожной, – воспользовавшись тем, что машина встала на светофоре, Хенрик положил правую руку на колено Рикке. – Этот тип очень опасен. Надеюсь, у тебя есть оружие?

Сквозь ткань джинсов Рикке чувствовала тепло его руки. Удивительно теплыми были руки Хенрика, теплыми, сильными и нежными.

– Есть! – кивнула Рикке и, чтобы не было сомнений в том, что она считает оружием, постучала себя пальцем по лбу.

– Я имел в виду пистолет, – уточнил Хенрик, убирая руку, потому что на светофоре зажегся зеленый свет.

– Пистолета у меня нет. Я же не детектив, а психолог. И потом я не собираюсь совершать опрометчивые поступки, принимать стрёмные предложения, таскаться по каким-то глухим местам. Я всего лишь интересуюсь живописью, потому что этот интерес приятно разнообразит мою жизнь. Скажу тебе больше – даже имея в руках пистолет, я не уверена, что смогу выстрелить из него в живую цель. Даже в целях самозащиты. Вот тебе приходилось когда-нибудь убивать?

– Нет! – Хенрика передернуло от такого вопроса. – Разве что только комаров.

– Представь, что ты должен выстрелить в человека и убить его…

– Амбросгэд! – тоном заправского таксиста, объявил Хенрик, останавливая машину возле серого здания полицейского управления. – С вас один поцелуй, фрёкен.[69]

Получив объявленную плату, Хенрик потребовал чаевые, но Рикке сочла, что с него хватит, записала в блокнот адреса тех мест, где ей предстояло вести поиск, и вышла из машины. Ничего такого, но целоваться напротив работы немного неуместно. Если увидит кто-то из знакомых (добрая треть управления работает и в выходные дни, такова специфика), то обернется это лишними упреками в легкомыслии. Легкомыслии? Они еще будут удивляться, восхищаться и завидовать…

Рикке не выдержала и прямо со стоянки позвонила Оле.

– Привет! – сказала она в ответ на короткое «Рийс», которым Оле обычно отвечал на звонки. – Ты уже проснулся?

– Я еще не ложился, – проворчал Оле. – На Ягтвей в кебабной курды ночью устроили перестрелку. В итоге мы имеем четыре трупа и кучу проблем. Рикке, ты случайно не говоришь по-курдски?

– Нет, не говорю. А что, твой английский они уже не понимают?

– Да все они понимают, только признаваться не хотят. У тебя что-то срочное?

– Нет, ничего, – Рикке стало стыдно за то, что она попусту отвлекает от дел уставшего Оле. – Просто подумала, что неплохо бы было вечерком выпить пива…