– Это вечный входной билет, – сказал он. – Приходи, когда хочешь. А насчет диванов я подумаю. Главное подобрать такие, чтобы они не утяжеляли пространство. Ты права, в галерее должна быть возможность посидеть, полюбоваться, переварить впечатления. Спасибо за ценную мысль.

К тому времени они уже успели перейти на «ты».

– А тебе спасибо за приятный вечер, – ответила Рикке, озабоченно роясь в своей объемистой сумке.

Визитные карточки как сквозь землю провалились. Всегда так, стоит только полезть за ключами или за кошельком, как визитница трижды попадется тебе в руки. А когда она нужна, ее не доищешься. Пришлось написать номера телефонов на вырванном из блокнота листке.

– В пятницу вечером я тоже свободен, – как бы, между прочим, заметил Хенрик, аккуратно складывая листок и пряча его в бумажник. – И не исключено, что к тому времени у меня могут появиться кое-какие соображения… Меня сильно заинтересовала твоя идея. Не только как гражданина, обязанного помогать полиции, но и как художника. Я ведь художник, хоть и не пачкаю красками холсты…

– Позвони мне днем в пятницу, – ответила Рикке. – Надеюсь, что у нас не будет никакого форс-мажора.

Хенрик уехал не сразу – стоял и ждал, пока Рикке не войдет в подъезд. Рикке не хотелось думать о том, какое впечатление сложилось у Хенрика о ней при виде того, как она шарит рукой в сумке и истерично смеется. Виной тому была проклятая визитница, то и дело прыгавшая к ней в руку вместо вожделенных ключей.

Пятничный вечер, как и положено, начался со смёрребрёдов[55] и пива, пившегося под традиционное: «Bunden i vejret eller resten i haret!».[56]

Между делом Хенрик упомянул о том, что картины, которые ему действительно нравятся, висят не в «Кнудсен галлери», а у него дома. Рикке сразу же захотелось взглянуть на эти картины и она напросилась в гости. Долго напрашиваться не пришлось, Хенрик согласился показать картины сразу же, да вдобавок заметил, что дома у него много удобных кресел и диванов. В итоге оказалось, что всего удобнее огромная квадратная кровать, пять на пять альнов,[57] на которой Хенрик и Рикке очень приятно провели время.

Начали с поцелуев. Целуя, Хенрик не спешил просовывать свой язык в рот Рикке, а нежно касался им ее губ, словно спрашивая разрешения на большее. Уже от одних этих касаний у Рикке помутилось в голове. Она ответила на поцелуй со всей страстью, на которую только была способна. Сердце забилось так, словно хотело выпрыгнуть наружу, по телу разлилась жаркая истома, Рикке судорожно вздохнула и охватила Хенрика за шею так крепко, словно кто-то собрался его у нее отнять.

Девяносто девять мужчин из ста просто подтолкнули бы Рикке к кровати, но Хенрик подхватил ее на руки, поцеловал, очень интимно, доверительно, потерся щекой о ее щеку, шагнул вперед, поцеловал еще раз и бережно положил на шелковую простыню. Когда он успел сдернуть белоснежное покрывало, Рикке так и не поняла, да и до покрывала ли ей было…

С проворством, достойным восхищения, Хенрик освободил Рикке от одежды и начал целовать ее шею, спускаясь все ниже и ниже. Когда он дошел до сосков, Рикке почувствовала такой сильный прилив желания, какого давно уже не испытывала и призывно застонала, потому что говорить уже не могла. Хенрик не обратил никакого внимания на ее стон, продолжая свое неспешное путешествие к сокровенным местам, разве что поцелуи его стали жарче. С каждым мгновением желание становилось все сильнее. Рикке уже не контролировала себя, она растворилась в ласке и хотела только одного, того, чего Хенрик не спешил ей давать.

Это было настоящее волшебство, потому что Хенрик чувствовал Рикке лучше, чем сама она чувствовала себя. Рикке казалось, что прямо сейчас она взорвется, нет – умрет, будучи не в силах выносить томление, но Хенрик чувствовал, что она еще не дошла до наивысшего предела, и не торопился. То, что он делал, можно было назвать мучением, но это было самое сладостное из всех мучений, ожиданием чего-то сверхъестественного, невозможного, незабываемого. Рикке то запускала руки в волосы Хенрика, то исступленно стучала кулаками по кровати, стонала, выгибалась дугой, хрипела, возможно, даже, кричала во весь голос, был за ней такой грешок.

В самый нужный момент, тот самый, за которым оставалось или вознестись к небесам фонтаном наслаждения, или провалиться в бездонную пропасть, Хенрик вошел в Рикке, и сделал это так нежно, словно она была хрупкой фарфоровой статуэткой. Рикке едва не задохнулась от невероятного избытка эмоций. Она обняла Хенрика и это проявление любви стало той каплей, которая переполнила чашу желания. Рикке напряглась, как натянутая тетива, и забилась под Хенриком, словно выброшенная на берег рыба. Она успела услышать, как протяжно застонал Хенрик, но больше ничего уже не слышала и не видела. Многоцветные огни взрывались перед глазами, но весь этот невероятный фейерверк был совершенно бесшумным…

Рикке очнулась от нежного прикосновения губ Хенрика к ее плечу. Выражение его лица было совсем не таким, как обычно, а по-детски радостным и эта перемена, наложившись на переполнявший Рикке восторг, ознаменовала рождение сокровенной связи между ними, рождение чего-то интимного, нематериального, призрачного, но, в то же время невероятно сильного и невероятно важного. Рикке прикрыла глаза, чтобы полнее насладиться этим ощущением, и незаметно заснула.

Как и следовало ожидать, радушный хозяин проснулся первым, чтобы приготовить гостье завтрак и привезти его в спальню. Понятия о еде у Хенрика были правильными до неправильности, если можно так выразиться. Никаких обезжиренных йогуртов с овсяными хлопьями – тосты, сливочное масло, хаварти[58], яичница с беконом, ветчина, нежные ломтики лосося, салями, клубничный джем… Все три яруса сервировочного столика были уставлены сплошняком.

– Я должна все это съесть?! – притворно ужаснулась Рикке, хотя наутро после секса аппетит у нее был зверский.

– Я тебе помогу, – пообещал Хенрик и добросовестно умял две трети привезенного.

Выпив кофе, Рикке попросила еще, но пока Хенрик ходил на кухню, передумала и, сразу по возвращении, соблазнила его. Соблазнила, потому что просто невозможно было удержаться от того, чтобы не соблазнить. Любовником Хенрик оказался таким, как можно было предположить по впечатлению, сложившемуся в ходе общения – ласковым, нежным, чувственным, старательным, искушенным… Хенрик так трогательно заботился о том, чтобы Рикке получила свою порцию удовольствия, что за одно только это в него можно было влюбиться. Большинство мужчин Рикке были эгоистами не только в жизни (что вполне естественно), но и в сексе (что сильно портило впечатление). Некоторые еще и интересовались, насколько хорошо было Рикке с ними, хотя на самом деле думали только о собственном удовольствии. Это особенно раздражало. У каждого, разумеется, были какие-то достоинства, в определенной мере компенсировавшие это эгоистическое поведение, иначе бы Рикке с ними и не связывалась. Но секс, во время которого ты спешишь достичь наслаждения раньше, чем это сделает партнер, зная, что потом тебе ничего уже не обломится, нельзя назвать полноценным.