Саргису Джалаляну удалось бежать. Аббас-мирза разбил лагерь на границе Гюлистана и Елизаветополя, на берегу реки Курак. Ночью Овсеп сбежал из плена и рассказал о местонахождении неприятельской армии генералам Паскевичу и Мадатову.

"Покинувшие также персидский стан армяне — Александров, служивший переводчиком у Аббас-мирзы, и мелик Юсуф, карабахский житель — сообщили, что персидская армия находится на реке Куракчае, в 20-ти верстах от Елизаветополя, и что Аббас-мирза намерен атаковать русских в ту же ночь"[86].

Получив такие сведения, князь Мадатов и начальник штаба генерал Вельяминов долго убеждали Паскевича напасть первыми. Паскевич, совсем недавно принявший командование войсками на Кавказе, с подозрением отнесся к предложению генералов, очевидно, решив, что в случае неудачи лишится авторитета. Но затем, принимая во внимание воинский талант Мадатова, позволивший ему незадолго до этого малочисленным войском победить персов в Шамхорской битве, что оказало на последних огромное психологическое воздействие, дал согласие наступать. В результате неожиданного наступления русских персы растерялись и ударились в бега. Русские преследовали их до берегов Аракса. Победа была совершенной. За блестящие победы в Шамхорской и Елизаветопольской битвах князь Мадатов был награжден алмазным мечом.

22 сентября 1826 года Мадатов приезжал в Карабах, где встретился с полковником Реутом, который рассказал ему о героизме армянского населения при обороне Шуши и о предательстве магометанских беков. Услышанное от Реута князь передал Ермолову."…Относительно до войск и армян, защищавших крепость, — писал Мадатов генералу Ермолову в рапорте от 22 сентября 1826 года, — то долгом себе поставляю в. в, объяснить, что служба их достойна внимания, ибо все они действовали с отличною храбростью, выдерживали многократные приступы, отражали неприятеля с важным уроном, презирали недостаток продовольствия и никогда не помышляли о сдаче крепости, хотя бы наступил совершенный голод"[87].

После этого с помощью русских солдат и армянских добровольцев Мадатов подавил волнения магометанского населения Карабаха и соседних районов, которые, подстрекаемые беками, продолжали выражать неповиновение русским даже после ухода персов.

В благодарность за помощь армянских добровольцев Ермолов писал Мадатову: "У всех изменивших нам мусульманских беков отобрать имеющиеся в управлении их армянские деревни, а жителям объявить, что они навсегда поступают в казенное управление в ознаменование признательности и непоколебимой верности их императору"[88]. А 12 января 1827 года в докладе, направленном императору. Ермолов отмечал: "Я должен пред В. И. В. справедливо похвалить осторожное и благоразумное поведение ген, кн. Мадатова, одобряя ловкость его, с которою умел он заставить Ширванцев и Карабагцев служить с отличным усердием"[89].

17 марта 1827 года Ермолов доверил Мадатову командовать отдельным (конным) подразделением и велел быть готовым к намечавшемуся весеннему походу. Но в том же месяце Алексей Петрович был неожиданно отозван в Москву. А 22 апреля пришел приказ Паскевича об освобождении Мадатова от должности.

Раффи писал: "(Мадатов), в последний раз взглянув на свою родину, на место, где родился, удалился, поехал в Тифлис. Что служило причиной отзыва Мадатова? Это объясняется лишь разными предположениями"[90].

Факты убедительно доказывают, что отъезд и Ермолова, и Мадатова был спровоцирован любимцем императора генералом Паскевичем, который, зная о давних противоречиях между Ермоловым и Николаем I, сразу по приезде на Кавказ начал собирать компромат на Ермолова и «ермоловцев», не гнушаясь даже оговорами, клеветой и ложью[91]. И судя по результатам, Паскевич на этом поприще более чем преуспел.

Опалой генералов туг же воспользовался находящийся в Тебризе бывший хан Карабаха — Мехти-Кули. Получив разрешение (не без помощи Паскевича) у императора, он вернулся в Карабах и в оправдание позорных деяний своих сообщил, что бежал к Аббасу-мирзе, якобы уклоняясь от преследований Ермолова и Мадатова. 21 июня 1827 года в письме князю Абхазову (из свиты Паскевича) хан писал: "Когда Ермолов в 1816 г, был назначен главнокомандующим, я исполнил то, что обязанность службы от меня требовала. Мадатов также в то время был при Ермолове. Находясь несколько дней при них обоих, мне было предложено уступить Карабах Г. И. Я отвечал, что т. к, я преданный слуга России, то посему и провинция эта принадлежит Е. И. В.

Затем ген. Мадатов, пришедши ко мне, сказал: "У тебя хотят отнять область и даже ханство, но будь со мною заодно и уступи мне несколько из твоих владений и подданных, а я после сего таким образом устрою, что ни ханство, ни область не будут у тебя взяты; и в этом смысле даже дам тебе бумагу".

После этого принесли Евангелие, на котором он в присутствии нескольких человек произнес клятву, написал бумагу, что впредь против меня не будет действовать и не допустит, чтобы откуда либо, даже самим ген. Ермоловым был нанесен мне какой-либо вред или убыток.

После этого Ермолов вторично отправил ко мне собственноручную бумагу с переводом Мирза-Джамала, которою приказал отдать Мадатову деревни"[92]. Далее в письме Мехти-Кули говорилось о том, что Петрос Мадатов, дядя генерала Мадатова, якобы сообщил ему о намерении русских арестовать его. Поэтому и бежал. Совершенно очевидно, что хан нагло оправдывал свое предательство, прикидываясь невинной овечкой, ставшей жертвой нечестных генералов.

Как могли Ермолов и Мадатов в 1816 году просить уступить России Карабах, когда он находился под владычеством императора с 1805 года, что было документально оформлено в 1813 году в Гюлистане? Разве генералы не знали об этом? А может, забыли?

Как такой уважаемый генерал, как Мадатов, мог позволить себе унижаться перед ханом да еще клясться на Евангелии и дать «бумагу», что больше ни Ермолов, ни кто-либо другой не обидят его? Вопросы подобного рода называются риторическими и сами содержат в себе ответ.

Хан знал, что Мадатов в то время был уволен с должности и находился в Тифлисе [24], а Ермолова вообще не было на Кавказе, и любая инсинуация о них будет желанна Паскевичу и поможет ему (хану) снова стать хозяином Карабаха.

Мехти-Кули не просчитался. Состряпанное им ложное письмо стало "грозным аргументом" в руках Паскевича против Мадатова. На князя было заведено уголовное дело, закрытое только после его смерти. А хан за свои «заслуги» снова стал генерал-майором, и ему была назначена пенсия в размере 4000 рублей в год.

Наивно полагать, что Паскевич не знал правды о Мехти-Кули и о его деяниях. Просто Мехти нужен был ему для дискредитации «ермоловцев» и упрочения своих позиций. А ради этого можно было и сажу обелить. (Типичная психология жалкого карьериста, готового из конъюнктурных соображений пренебречь не только правдой, но и престижем Родины, представить черное — белым, низкое — возвышенным, изменника — героем.)

Ужасающий парадокс: истинные