– А-а-а… А где Максим Анатольевич?

– В туалет вышел. Давайте кофе!

Секретарша поставила чашечку на подоконник и, обескураженная моим вызывающим поведением, удалилась… Дуя на радужную пенку, я кирпичик за кирпичиком вкладывал в строительство главной версии. Предположим, Макс хотел еще раз затащить меня на сцену. Продюсер двойника узнал об этом и стал угрожать Максу: «Прибью, собака!» А Макс в свою очередь пробрался на концерт в «Балаклаве» и дал автоматную очередь по сцене, где выступал мой двойник. Началась война между продюсерами…

Я усмехнулся и сделал глоток. С сахаром секретарша перестаралась… Но откуда во мне скептицизм? Почему я не могу поверить в то, что Макс способен на столь радикальные меры? Кто знает, какие мысли кружатся в голове у этого обильно потеющего мужика? Кто знает, каким разъяренным и страшным он бывает, если его обводит вокруг пальца какой-то самозванец?

Я не располагал ни одним фактом, который бы обрушил эту свежевылепленную версию. Теперь можно было объяснить, зачем Макс утащил газетный обрывок. Его интересовало, как движется расследование инцидента в «Балаклаве». Наворотил делов, помощник по культуре! Откуда ж у него автомат и патроны?

Я допил кофе до конца, покачал чашечку так, чтобы кофейная гуща налипла на стенки, и поставил ее вверх дном на блюдце. В моей душе расцвела весна. Тайное стало явным, и эта явь на деле оказалась вовсе не страшной, какой она представлялась мне сначала. Я рассмеялся, вспомнив, как вчера вечером боялся выйти на лестничную площадку и прогнал таинственного злодея с помощью инвалида третьей группы тети Веры и потомственного алкаша Палыча. Все сложилось красиво и гармонично. Я со стопроцентной уверенностью мог назвать даже имя конкурента Макса, того самого продюсера, который стращал помощника по культуре грубым словом «собака». Конечно же, это тот самый Константин Григорьевич Батуркин, который дважды звонил мне на мобилу. Его можно разыскать через адресное бюро и без особых проблем прижать к ногтю. Но как теперь Максу выкрутиться? Стрельба в летнем театре – дело серьезное, попахивает терроризмом или покушением на убийство. Остается надежда, что Макс стрелял холостыми патронами и вовсе не из настоящего «калаша», а из газового муляжа. Тогда поступок Макса может быть расценен как хулиганство. При всех прочих положительных характеристиках Макс может отделаться условным сроком.

Я бродил из угла в угол и чесал затылок. Эх, Макс, горячая голова! В какой-то степени я виноват во всей этой глупой истории. Не надо было соглашаться на этот дурацкий концерт «современного Шерлока Холмса». Лежал бы все эти дни на пляже, подставляя спину Ирине. Неужели прибыль от одного концерта в летнем театре столь велика, что люди начинают сходить с ума?

Но где же Макс? Меня охватило нетерпение. Хотелось увидеть Макса и поставить окончательную точку в этом скучном деле, которое тем не менее попортило мне нервы. Полная прозрачность ситуации придавала мне то чувство свободы и необъяснимого счастья, какое испытываешь, когда смотришь в чистое-чистое небо и видишь на огромной высоте белую птицу… Я невольно загляделся на фотографию, где Макс был снят в обнимку с актрисой Еленой Воробей. И тут, сам не понимая своего порыва, снял ее со стены, аккуратно выдавил стекло, вынул фотографию и сунул ее в карман… Может, позвонить Ирине и рассказать ей, как я вчера объявил в своем подъезде полную мобилизацию? Потом пообедать с ней в хорошем ресторанчике и отправиться на пляж, и млеть там под солнцем, и пытаться разгадать магическое слово, выложенное из гальки на моей спине…

Идея была столь притягательна, что я решительно подошел к телефонному аппарату, но не успел дотронуться до него, как телефон зазвонил. Я ответил с той деловой нетерпеливостью, словно находился в собственном кабинете и проводил важное совещание:

– У аппарата! Слушаю вас!

– Максим? – услышал я в ответ неуверенный женский голос. – А… Извините… Мне надо поговорить с Максимом.

– А кто его спрашивает? – все больше наглея, поинтересовался я.

– Его жена.

Я прикусил язык и с трудом поборол желание немедленно положить трубку, словно на связи со мной оказался министр культуры.

– Вы знаете, а его нет.

– До сих пор нет? – ахнула женщина. – Что же это такое? Куда он подевался?

В ее голосе проступали слезы. Я от неожиданности закашлялся.

– А вы уверены, что он должен быть на работе? – спросил я.

– А где же еще? – всхлипнула женщина. – Он ушел из дома очень рано, сказал, совещание у директора. И сколько бы я ни звонила, мне говорят, что он еще не приходил… Я уже не знаю, что думать…

– А на мобильный вы ему звонили?

– Не доступен…

Мне очень хотелось успокоить женщину.

– Может, он срочно выехал встречать артистов?

– Какие артисты! У него все встречи на неделю вперед расписаны! Сегодня нет никаких артистов!

Я не знал, что еще сказать. Женщина плакала в трубку, ей ситуация представлялась в темных и, может быть, даже в драматических тонах. Я же не видел ничего страшного в том, что гуляка Макс до обеда не появился на своем рабочем месте. Возможно, я не знал нюансов и случай действительно был из ряда вон выходящий.

– Я его товарищ, – с опозданием представился я. – Тоже его ищу. Вы оставьте мне свой домашний телефон, если у меня будут какие-нибудь сведения, я вам обязательно позвоню.

– Да, будьте так добры…

Я хотел добавить, чтобы она не звонила секретарше, потому как та располагает недостоверными сведениями, но женщина уже положила трубку.

Точку поставить не удалось. Пропал Макс, который должен был подтвердить все мои догадки. Это тем не менее не нагнало туч на чистое небо моей души. Я покинул территорию дома отдыха в некотором смятении, не зная, как поступить. Позвонить Ирине или же нагрянуть к ней без всякого приглашения и там уже рассказать обо всем, что стало мне известно?

Пока я стоял так, привлекая внимание прохожих своими малиновыми трусами, мне в голову стала настойчиво проситься какая-то занудная мыслишка. Точнее, это была даже не мыслишка, а смутный раздражитель, всплывающий откуда-то из глубин памяти. Вот эта «грязь» от картриджа, оставленная на поле записки с угрозой, почему-то занимала мое внимание… Мне казалось, что подобное пятно, похожее на лошадиную голову, я уже где-то видел. Но где?

Стоило мне обратить мыслительные процессы в сторону этой проблемы, как память тотчас ушла в непостижимые глубины и затаилась там, словно я потревожил морскую раковину, и она захлопнула свои створки и притворилась мертвой. Я ничего не мог вспомнить, а лошадиная голова уже не представлялась мне чем-то знакомым… Да хрен с ней, с головой! Я ведь думал об Ирине! Звонить или нагрянуть без приглашения?

Решить этот вопрос сразу не удалось, и я бодро зашагал по набережной. Цветы и шампанское! Вот обязательный атрибут всякого примирения. Шампанское я куплю рядом с ее домом, а вот цветы…