Тем временем Трамп продолжал личную войну с английским языком. Его косноязычие (вывихнутый синтаксис, инверсии, неискренность и недостоверность, высокопарные и провокационные речи) вполне характерно для хаоса, который создает этот политик и в котором он процветает, – и вместе с тем это основной инструмент в наборе лжеца. Его интервью, речи без телесуфлера, твиты – ошеломляющая мешанина оскорблений, восклицаний, похвальбы, отступлений, логических неувязок, намеков и подстрекательств: громила старается запугать, психологически надавить, посеять враждебность и назначить козлов отпущения.

Точные слова значат для Трампа столь же мало, сколь и факты, в чем убедились переводчики, сражающиеся с его анархичной грамматикой. Чак Тодд, ведущий программы «Встреча с прессой» (Meet the Press), вспоминал, как после записи Трамп, тогда еще кандидат в президенты, разваливался на стуле и просил проиграть свои эпизоды с отключенным звуком: «Ему было важно, как он выглядит. Он смотрел все это, не включая звук».

Столь же небрежно Трамп относится к орфографии. Помните знаменитый твит с covfefe[33]: «Вопреки постоянному негативному covfefe прессы»? Или его отклик на захват китайцами дрона американского военного флота: «Беспрезидентный акт»? Он также писал в Twitter: «ПАчетно служить тебе, великий американский народ, в качестве твоего 45-го президента Соединенных Штатов». Разумеется, опечатки в Twitter весьма распространены, и едва ли их можно счесть самым опасным аспектом компульсивной потребности Трампа отправлять твит за твитом. Но это – проявление его позиции в целом: живи моментом, не думай о последствиях. И эти опечатки заразны. Белый дом опубликовал заявление о поездке президента в Израиль, указав в качестве одной из целей «укрепить возможность долгосрочного мифа». В других релизах Белого дома с ошибками были написаны имена Джона Хантсмана, которого Трамп хотел назначить послом в Россию, и британского премьер-министра Терезы Мэй. Официальный плакат к инаугурации: «Нет слишком большой мечты, нет лишком больших препятствий». Пригласительные на первое обращение президента о положении в стране пришлось перепечатать, поскольку на них стояло: «Обращение к Конгрессу о положении в странЭ». Вроде бы безобидные проколы, но в них проявляется небрежность и даже дисфункция нынешней администрации, наглое пренебрежение точностью и деталями.

Твиты Трампа считаются официальными высказываниями президента Соединенных Штатов, и, несомненно, в один прекрасный день они будут опубликованы в дорогом переплете, и некто в белых перчатках поставит книгу на полку в золоченой президентской библиотеке. Считать ли их способом отвлечь внимание от расследования русского следа в выборах, потоком сознания жаждущего всеобщего внимания нарциссиста или частью продуманной стратегии – приучить людей к отсутствию нормы, эти твиты уже вызвали заметные последствия во всем мире, усилив ядерное напряжение в отношениях с Северной Кореей, отпугнув от США страны и целые континенты и подвергнув испытанию установившийся после Второй мировой войны порядок. Ретвиты антимусульманского видео крайне правой британской группы Britain First вызвали гневную отповедь Терезы Мэй и способствовали известности маленькой маргинальной группы хейтеров.

Приравнивание журналистики к «фейковым новостям» привело к еще большему давлению на прессу в таких странах, как Россия, Китай, Турция и Венгрия, где репортеры и без того подвергаются опасности. Вожди авторитарных режимов воспринимают твиты Трампа как позволение пропускать мимо ушей отчеты о нарушениях прав человека и даже о военных преступлениях в своих странах. Когда Amnesty International сообщила, что в военной тюрьме под Дамаском с 2011 по 2015 год было убито около 13 тысяч заключенных, президент Сирии Башар Асад возразил: «Нынче можно подделать все что вздумается – мы живем в эпоху фейковых новостей». А в Мьянме, где армия проводит чудовищные этнические чистки рохинджа – давно преследуемого мусульманского меньшинства, – представитель Министерства госбезопасности провозглашает: «Нет никаких рохинджа. Это фейковые новости».

Исследовательница Рут-Бен Гиат, профессор истории и итальянской культуры Нью-Йоркского университета, проводившая параллель между восхождением к власти Трампа и Муссолини, утверждает, что авторитарные правители всегда проверяют, «до какого предела позволят им дойти общество, пресса и политическая элита», и потому она считает провокационные твиты и ремарки Трампа попыткой «выяснить, что сойдет ему с рук у американцев в целом и у Республиканской партии в частности, в какой момент они скажут «довольно» и скажут ли вообще».

Эссе итальянского писателя и мыслителя Умберто Эко об ур-фашизме «Вечный фашизм», написанное в 1995 году, если его актуализировать, также проливает свет на язык Трампа и присущие ему авторитарные тропы. Многие описываемые Эко неотъемлемые черты фашистской риторики пугающе напоминают демагогию Трампа: апелляцию к национализму и присущему людям страху «быть не как все», отказ от науки и рационального мышления, воззвания к прошлому и традиции, склонность считать несогласных предателями.

Более конкретно: Эко писал, что «у Муссолини не было никакой философии: у него была только риторика», «итальянский фашизм не был монолитной идеологией, а был коллажем из разносортных политических и философских идей, муравейником противоречий». Эко добавляет, что ур-фашизм отличается «бедной лексикой и примитивным синтаксисом», «желая максимально ограничить набор инструментов сложного критического мышления». «Народ» при этом рассматривается не как совокупность граждан или отдельных личностей, а как монолитная общность с единой волей, каковую волю вождь и берется угадать: вождь подменяет парламент или законодательные органы в качестве «гласа народа». Если это описание кажется узнаваемым, так потому, что Трамп в обращении к общенациональному съезду республиканцев заявил: «Американский народ, я с тобой. Я – твой голос».

Перед выборами 2004 года Артур Миллер, сценарист и преданный либерал, изумлялся: «Как это опросы показывают равные шансы, когда я не знаю ни одного человека, собирающегося голосовать за Буша?»

Разумеется, с тех пор стены между политическими группировками выросли еще выше, звукоизоляция в камерах, где эхом отражаются наши собственные голоса, стала толще. Прежде даже, чем мы оказались в непроницаемых информационных пузырях френд-ленты Facebook и поисковика Google, мы жили в общинах, все более отдалявшихся друг от друга в вопросах политики, культуры и образа жизни. Добавьте к этому яростно партийные новостные СМИ вроде Fox News, Breitbart и Drudge, и вас уже не удивит наступивший «эффект Расёмон»: общая для противоборствующих партий территория стремительно сужается, и сама идея консенсуса уходит в прошлое.