Даже сам президент университета Эрвен Фоша и директриса социологического факультета Элен Сеннерон почувствовали, что обязаны присутствовать на похоронах. Они, конечно, приехали не из сострадания, это не в их привычках. Можно побиться об заклад, что их кто-то отчитал. Поскольку не появился ни один журналист, они испарились сразу после отпевания. Съездить туда-обратно за двести километров, чтобы пять минут посмотреть на покойника в деревянном ящике, — это внушает невольное уважение. Фоша даже попытался было пожать Натану руку.

«Бред полнейший».

Выходя с кладбища, Бахия обнимает Аттилу за плечи.

Молча.

Она только гладит его, отдавая частичку своего тепла. Уже с вечера после убийства она сдерживает слезы. Бахия не из тех, кого легко сломить. Ее печаль вскоре переросла в нечто более глубокое и скрытое — в гнев.

Молчание в память об Александре.

Кто же мог совершить подобное? И почему?

«Ничего не понимаю».

Это убийство похоже на ошибку. Александр не был способен причинить зло или вызвать у кого-то ненависть.

Он был классным парнем.

Накануне Бахия расспросила Аттилу. Осторожно. Чтобы подпитывать и направлять свой гнев, ей нужны ответы. Она специально остановилась в Романе и ночевала в доме его родителей, в гостиной. И даже заявила, что она подружка Аттилы, чтобы остаться с ним наедине. В общей сумятице никому не пришло в голову подвергнуть ее слова сомнению, а тот, кого они касались, лишь улыбнулся. И вернулся к своим мрачным мыслям.

Бахия принялась задавать вопросы. Потихоньку.

— Поговори со мной.

— Не знаю, смогу ли я… Из-за этой истории гренобльские флики обрабатывают меня уже два дня.

— Но я ведь не флик, и мне нужно знать. Я глаз не сомкнула со среды. Я хочу знать.

Она делает упор на «я хочу».

— Пожалуйста, расскажи мне, что ты видел.

Аттила ни в чем не может отказать ей. И еще он знает, что с ее стороны это не праздное любопытство, и полностью доверяет ей. Она не станет поднимать шум. Ей просто нужно облечь этот ужас в слова.

— Я вернулся около половины четвертого. Александр оставил на автоответчике в моем мобильном сообщение с просьбой срочно приехать домой. Он обнаружил нечто сенсационное, помогая Натану в исследовании… или что-то в этом роде.

— В каком исследовании?

— Я не уверен, он наговорил на автоответчик не так уж много. Кажется, Натан снова взялся за работу, которую бросил в начале лета.

Бахия бормочет:

— Возможно… Продолжай.

— Ну вот, я прослушал сообщение примерно в три часа, он оставил его ровно в 14.11. Я тут же сел на трамвай и поехал домой. Там около получаса пути.

На несколько секунд он замолкает, угрюмый.

— Если бы только я прослушал сообщение раньше!

— Прекрати! Ты же не будешь сейчас винить себя, что не помог ему, когда он оказался в опасности! Учитывая, что они сделали с Александром, не приди ты слишком поздно, лежал бы теперь рядом с ним в могиле, так что перестань немедленно! Учти, я этого не вынесу. Не могу слышать это от тебя.

Аттила кивает, однако не похоже, что он убежден. Слишком велика его боль.

— Значит, если я правильно поняла, ты вернулся домой через час с четвертью после его звонка.

Устало:

— Ну да.

— И нашел его в таком виде… то есть я хочу сказать, как описывали флики.

— Это было ужасно. Он… он лежал в прихожей, совсем голый, весь в крови, повсюду порезы, внутренности… Они даже отрезали ему уши и несколько пальцев, понимаешь?! Они пытали его! И от одного того, что я это знаю… стоит мне только представить, как Алекс кричит, как его режут на кусочки, — я с ума схожу. Я постоянно об этом думаю. Представляю себе его крики, его ужас. Я от этого свихнусь, говорю тебе. Когда я пытаюсь заснуть, у меня в памяти сразу всплывает эта картина, она пожирает меня изнутри!

«Его пытали».

Аттила, как ребенок, кидается в объятия к Бахии. Через минуту он вновь овладевает собой и поворачивает к ней голову.

В его глазах светится страх.

— Больше я ничего не знаю. То, что было после, я помню смутно… Отец Алекса сказал, что у фликов пока нет ни одной зацепки. Ни одной улики, ничего… Они считают, что это профессионалы, какая-нибудь история с дипломами, или я не знаю… они фантазируют на тему университетской среды и топчутся на месте.

— Александр не стал бы заниматься махинациями.

Сухо:

— Я про это и не говорю.

Она обнимает его, и они так и сидят всю ночь рядом на диване. В конце концов, уставшие, они засыпают незадолго до того, как мать Аттилы приходит разбудить их, когда пора собираться на похороны.

Выходя из дома, Бахия поворачивается к нему.

— Аттила.

— Да?

— Ты ведь стер то сообщение, которое оставил тебе Александр?

— Н-н-нет.

— Так сделай это, пожалуйста.

Натан и Бахия пробираются между могилами, ускорив шаг. Благоухание венков, возложенных на могилу Александра, заставляет их бежать с кладбища. Какое-то обонятельное несоответствие.

Еще нет и четырех, когда они покидают Роман. На переднем сиденье Бахия, Камилла дремлет на заднем. Натан настоял на том, чтобы двоюродная сестра ехала с ним, но когда они были уже возле церкви, Камилла решила пойти побродить. Посчитав, что с ее стороны было бы нехорошо смотреть на горе незнакомой семьи. Она присоединилась к ним после церемонии.

Всю первую часть пути Бахия пересказывает то, что Аттила объяснил ей накануне. Натан все больше и больше запутывается в вопросах. Он никак не разберется, сколько бы ни прокручивал в голове то, что знает. Он делится с ней своими мыслями.

— Если бы я ни о чем не попросил его, он остался бы на факультете.

— А о чем вы его попросили? Тила не смог мне ответить.

— Да сущие пустяки…

Потом:

— Четыре дня назад я снова взялся за материалы, которые вы собрали в начале июля, стал изучать их и наткнулся на этот исследовательский центр, СЕРИМЕКС. Я попросил Александра найти о нем все, что он только сможет, в мэрии или в архивах.

— И?

— И ничего! Очевидно, это никак не связано с его смертью. Он должен был перезвонить мне после полудня. Я оставался дома с Камиллой, которая помогала мне сортировать бумаги, а в полпятого или в пять ты позвонила и сказала, что он мертв.

— Может, это месть?

— Александр и месть? Тогда почему не международный заговор, если на то пошло?

— Да я-то откуда знаю? Я пытаюсь понять и не могу, черт возьми!