– Я почти его не знала, Санджай, – возразила я. – От детских воспоминаний ничего не осталось, а те, что сохранились…

– Не из лучших? – закончил он за меня. – Отец был непростым человеком, очень властным – немудрено, что твоя мать от него сбежала: только индийская женщина, воспитанная в традиционном духе подчинения мужу, могла бы его вынести!

– Такая, как твоя мама?

– Она не самый лучший образец, и все же – пожалуй, да. Мама научилась не обращать внимания на некоторые вещи, а отец полагал, что она смирилась. Это не так, но то, о чем он не имел представления, его не беспокоило. А брат… Он был единственным, кто по-настоящему понимал и принимал меня.

– Кроме Чхаи?

– Кроме Чхаи, – согласился Санджай. – Они двое всегда меня поддерживали.

– Хочу тебя вот о чем спросить: из-за чего вы ругались с отцом в день его убийства?

– Значит, ты и об этом знаешь? – хмыкнул он.

– Разумеется, ведь это – основная причина, по которой ты здесь! Так из-за чего вышла ссора?

– Как обычно – не сошлись во взглядах.

– Расскажи?

– У отца были большие проблемы со строительством новой клиники. Я с самого начала был против, потому что оно означало, что всем, проживающим на той земле, придется съехать. Людям деваться некуда, и они пытались заставить городские власти заморозить проект, пока не найдется подходящее место для переселения. Но трудности возникали не только поэтому: каким-то образом к делу оказался причастен Бабур-хан… Ты слышала, что это за фрукт?

– Кажется, кто-то из домашних упоминал это имя, – задумчиво ответила я. – Он из бандитов?

– Точно. Он угрожал отцу, и я был тому свидетелем. Из-за этого мы и ссорились в тот день: отец не хотел признавать, что ему не дадут осуществить проект, а я просил его отказаться от этой затеи и перенести строительство в другое место.

– Это все равно не решило бы проблемы, – заметила я. – Насколько я понимаю, Бабур-хан работает на кого-то, кто также нацелился на данный участок земли?

– Да, но отец, возможно, остался бы жив! – хлопнул рукой по столу Санджай.

– Почему свидетели вашей ссоры утверждают, что отец на тебя рассердился и грозился лишить своей поддержки – не потому же, что ты пытался предостеречь его в отношении этого бандита?

– Потому что я… Он узнал, что я подписал петицию в городской Совет.

– Какую петицию?

– Ту, что требует оставить территорию Таджа в покое. Отец счел это предательством с моей стороны. Он вспомнил Аамира, сказал, что тот был его настоящим сыном, а я… Отец высказал мысль о том, что я никак не могу быть настоящим Варма, потому что во мне нет ничего от этой семьи, в моих жилах якобы течет другая кровь! Я не выдержал и вспылил – наверное, оскорбил его, был чересчур резок. Он ударил меня, и все это видели.

– Ударил?!

– Ну, пощечину дал, но это было очень неприятно и обидно, потому что несправедливо! А потом он сказал…

Внезапно Санджай умолк, и я удивленно посмотрела на него, ожидая продолжения. Однако его так и не последовало.

– Что он сказал, Санджай? – спросила я с нажимом.

– Что лучше бы умер я, а не Аамир!

Да уж, не знаю, как бы я реагировала на его месте – такие слова для любого человека стали бы ударом, способным уничтожить! Положив ладонь на руку Санджая, я сказала:

– Это очень печально, но никто не верит в то, что ты мог убить папу!

И вдруг Санджай схватил меня за руки и горячо проговорил:

– Ты должна найти Дипака Кумара!

Я вспомнила это имя.

– Того парня, которого обвиняют в том, что ты нанял его для убийства отца?

– Он ни при чем! Дипаку Кумару известно о «деле Таджа» гораздо больше, чем мне, поэтому он и сбежал – понимает, что от него хотят избавиться в первую очередь. В нашу последнюю встречу, когда подписывали петицию, из-за которой мы с отцом поругались, Дипак намекнул, что у него есть нечто, способное заставить городское правительство принять решение в пользу жителей района.

– Он пояснил, что имеет в виду?

– Нет, но я так понял, что дело серьезное. Кажется, Дипак намеревался поговорить с отцом… Пожалуйста, разыщи его, он – моя единственная надежда на освобождение!

* * *

– Я хочу поехать в Тадж, – сообщила я за обедом, чем немало всех удивила.

– Желаете осмотреть достопримечательности? – спросил Милинд.

Он часто обедал или ужинал в особняке, и за прошедшие несколько дней я привыкла считать его неотъемлемой частью семьи Варма.

– Нет, поглядеть на яблоко раздора!

– Какое яблоко? – не понял он.

– На клинику новую, – пояснила я.

– Там одни стены, – заметила Анита, продолжая есть салат. Я понимала, что имел в виду Санджай, говоря о матери: только такая женщина, спокойная и невозмутимая, могла чувствовать себя удовлетворенной, находясь рядом с человеком вроде отца. – Строительство приостановлено.

– Ничего! – бодро сказала я.

– Эта клиника убила моего сына, – сказала бабушка через Сушмиту. – Нечего там смотреть!

– Ну почему же, – пожала плечами Анита. – Пусть посмотрит: в конце концов, теперь это ее ответственность!

В голосе мачехи слышалась нескрываемая издевка. Интересно, насколько сильно она разочарована завещанием покойного супруга? Об этом я спросила Сушму, когда мы остались наедине. Она чувствовала себя не вполне свободно, обсуждая со мной одного из членов семьи, но я знала, что правильно выбрала источник информации: в живых глазах женщины горел огонек, показывающий, что ей не терпится поделиться.

– Анита только теперь такая важная дама, – наклонившись к моему уху, сообщила Сушмита, заговорщицки мне подмигивая. – Одевается только на неделе моды в Лондоне, ест в дорогих ресторанах и выходит из машины с водителем исключительно возле салона красоты. А двадцать семь лет назад, когда Пратап привел ее в дом для знакомства с родителями, она была похожа на горничную из деревенской гостиницы! Конечно, красоты у нее не отнять – потому-то братец и втрескался в Аниту по уши и, несмотря на ее бедность, женился.

– Значит, она из бедняков?

– На самом деле я до сих пор не знаю ничего о ее семье, но совершенно очевидно, что Анита тогда была почти нищей – да она и разговаривать-то нормальным языком не умела, мы ее с трудом понимали! Ни один из нас не видел членов ее семьи, они даже на свадьбу не приехали. Анита сделала все, чтобы порвать с прошлым. Она очень быстро почувствовала себя как рыба в воде, ей понравилась роскошь, в которую она окунулась, и Анита ни за какие блага мира не согласилась бы все это потерять. Пратап был тяжелым человеком…

Сказав это, Сушма прикусила язык и смущенно посмотрела на меня, словно извиняясь за вырвавшееся оценочное суждение, которое могло не вязаться с моими идеализированными представлениями о покойном отце.