Темнело, и пусть мне хотелось забыть о времени, я тем не менее помнила о детях, которых более двух часов назад привела домой Хлоя — с ней мы регулярно обменивались сообщениями. Она писала мне, аккуратно подбирая слова, но в глубине души я понимала, что Титуану и Пенелопе плохо, что они ждут не дождутся, когда я вернусь домой и они узнают, что с их отцом. Я должна была оставить Ксавье, попрощаться с ним до завтра. Я нежно погладила его лоб, так как не могла сжать в объятиях.

— Любимый мой, — прошептала я, — еще немного, и мне придется уйти. Дети ждут меня.

— Ава…

— Да, я здесь.

— Пене… Пенелопа… Титуан…

— С ними все в порядке, не беспокойся за них. О них есть кому позаботиться… Я бы хотела остаться с тобой. Завтра я опять приду, пораньше, как только смогу.

Я наклонилась и поцеловала его сухие губы. Не позволила себе расплакаться, хотя меня душили рыдания.

— Я тебя люблю, Ксавье. До завтра…

Я отошла от постели, не отводя от него глаз, а он взял откуда-то силы, чтобы еще ненадолго сфокусировать на мне взгляд.

— Ава, — позвал он. — Я хочу знать…

— Что? Что ты хочешь знать?

— Как она? Та женщина из аварии… скажи же мне…

— Не беспокойся о ней…

— Мне это важно…

Раны и боль не могли унять горечь вины, она сочилась изо всех пор его искалеченного тела…

— Хорошо… Только не волнуйся…

Он благодарно посмотрел на меня и тут же отвернулся. Я бесшумно покинула палату, не забыв, что дверь надо закрывать не до конца — на случай, если что-то понадобится, — и оставила моего мужа у всех на виду. Пошатываясь и лавируя между тележками с ужином, я прошла по коридору. От запаха общепита вперемешку с запахом лекарств меня замутило. Сердце разрывалось: я бросила его одного в этом жутком месте. Странным образом вопреки ужасам этого дня я ощущала себя умиротворенной, просто потому что провела его рядом с Ксавье. Теперь же, когда я с каждым шагом отдалялась от него, я возвращалась в зону неуверенности и всего боялась, была хрупкой, уязвимой, однако никто не должен был об этом узнать или заметить это. Одиночество нашей спальни дома и больничные коридоры — отныне единственные два места, где я смогу позволить себе немного слабости. Здесь никто мной не интересовался, я была анонимной посетительницей, незнакомкой среди множества таких же, как я. В лифте я забилась в дальний угол. Я больше не скрывала слез, они текли сами по себе, не спрашивая позволения. Я съежилась и принялась умолять лифт, чтобы он спускался без остановок. Но боги были против меня. Я еще плотнее вжалась в стенку кабины и едва не спрятала лицо в руках, когда уже на следующем этаже дверь открылась. Мне хотелось стать невидимкой, и пусть меня оставят наедине с моим горем. Без людей, без их сочувствия или любопытства. Если бы я могла, я бы свернулась клубочком на полу, чтобы исчезнуть.

— Как вы после вчерашней ночи?

Обращались именно ко мне, вне всяких сомнений, в кабине лифта была только одна пара ног помимо моей. Подняв голову, я поняла, что за мной наблюдает мужчина с осунувшимся лицом.

— Вы меня не помните? Зал ожидания, прошлая ночь?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, кто он такой. Муж женщины, вместе с которой Ксавье попал в аварию.

— Да, припоминаю.

Я вытерла щеки резким движением. Мы уставились друг на друга и, не шевелясь, дожидались, пока откроются двери лифта. Я должна была заговорить с ним, узнать, как его жена, но была не способна на это, слишком боялась того, что могу услышать, боялась его реакции. К тому же напряженное лицо, стиснутые челюсти, гневный взгляд не располагали к беседе. Тем более что я опасалась того, что могла от него узнать, ведь мне придется сообщить это Ксавье. Его молчание красноречиво свидетельствовало о том, что ему хочется разговаривать не больше, чем мне. Когда лифт остановился, мы оба не двинулись с места, это была война нервов. Я ее вот-вот проиграю, внутренне я уже сдалась, а глаза опять затуманились. Столько переживаний, столько вопросов и страхов толпились в мозгу, в сердце. Я так устала. Слезинка оторвалась от ресницы и скатилась по щеке. Мужчина проследил за ней. У меня даже не было сил стереть ее. Он рукой указал на открытую дверь и сделал шаг в сторону, предлагая мне пройти.

— Прошу вас.

Не знаю, что заставило меня реагировать именно так, но я бросилась бежать, подальше от этого мужчины, который не мог не желать нам зла. И я хотела попасть домой быстрее, как можно быстрее.

Начало вечера я посвятила детям, они были самым важным за пределами больницы. Многочисленные телефонные звонки я игнорировала. После. Разберусь со всем позже. Я сделала что могла, чтобы успокоить сына и дочку простыми словами, пообещать, что Ксавье обязательно выкарабкается, и заодно подготовить к тому, что выздоровление будет долгим, — они не должны ждать, что со дня на день увидят своего папу, причем таким, каким они его знают.

Кстати, станет ли он когда-нибудь прежним Ксавье?

Этот вопрос я не прекращала себе задавать после ухода из больницы. Быть может, наша жизнь рухнула навсегда? Войдет ли она когда-нибудь в прежнюю колею? Какое это странное понятие — до и после. Есть жизнь до аварии и жизнь после, а между ними непроницаемая стена. Да, безусловно, несчастье случилось совсем недавно, и мы не успели задуматься, трезво оценить ситуацию, но я все равно догадывалась, что вчера мы утратили нечто суперважное, хотя и не могла однозначно сформулировать, что именно. Все оставалось размытым, неопределенным. Ни одного прогноза на будущее. Ни единой надежды. Вообще ничего. Пустота. Отныне нашу жизнь, наш дом накрыла тень. Мне страшно, но я обязана загнать этот страх в разумные рамки, заглушить его, отодвинуть подальше, нельзя позволить ему поглотить меня.

Я сидела с Пенелопой и Титуаном, пока они не заснули. Старшая, которую давно уже не нужно было укладывать, попросила, чтобы я полежала с ней в кровати, обняв. Она вдруг стала маленькой хрупкой девочкой, которая больше не изображала из себя подростка.

— Я хочу к папе, мамочка…

— Знаю, моя милая, но придется еще немного подождать… он очень устал…

— Так нечестно…

— Согласна. А хочешь написать ему письмо? Я отнесу.

— Титуан может что-нибудь нарисовать, я ему помогу.

— Отличная идея, а теперь спи.

Полчаса спустя я была одна в гостиной, точнее, не совсем одна, Месье бесшумно следовал за мной по пятам — охранял. Я свалилась на диван с телефоном в руке, Мадемуазель прыгнула мне на колени. Нужно было всех обзвонить: отца, Кармен и Идриса. Поделиться новостями, рассказать, что все идет как надо, в общем, хоть немного развеять их страхи. А завтра все повторится сначала.

На следующий день я подошла к палате 423 только после обеда. Тяжело было оставлять опечаленных и растерянных детей. Хорошо, что есть Кармен и их можно доверить ей, уж она-то точно найдет тысячу способов отвлечь ребят от горестных мыслей. Ксавье вроде бы спал, я тихонечко села рядом с кроватью, но побоялась к нему прикоснуться из опасения разбудить, хоть и сгорала от желания сделать это. Я попеременно смотрела то на его изуродованное лицо, то на уцелевшую в аварии руку. Я не разрешила себе схватить ее, поднести к щеке, ощутить его тепло, передать ему свое, и пусть наши тела соприкоснутся хотя бы таким образом.