— Ава, это ты?

— Да, я здесь, — быстро ответила я и наклонилась к нему.

Он приподнял и опустил веки, снова приподнял, и его не более живой, чем вчера, взгляд застыл на мне.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю, — простонал он.

— Дети прислали тебе письмо. Они скучают по тебе, им хочется побыть с тобой, ты же понимаешь…

— Не надо приходить, никого не хочу видеть, — заволновался он.

Боль исказила его лицо.

— Я знаю, — успокоила я. — Не переживай ни о чем, я занимаюсь всем, детьми, твоей лечебницей, все под контролем.

Он опустил ресницы. Ему с большим трудом удалось вздохнуть глубоко, по крайней мере настолько глубоко, насколько это было возможно в его состоянии.

— Расскажи мне о них.

Я придумывала сказки, сочиняла что-то насчет того, что они не падают духом, а он молча слушал меня. Или не слушал. На их записки и рисунки он почти не среагировал. Потом он задремал, а я осторожно гладила его руку и отдыхала от вранья, стараясь извлечь из глубин своего организма оставшуюся на донышке энергию, чтобы еще раз выступить в роли сильной женщины, когда он проснется. Если мне удавалось оторваться от него, перестать изучать его несчастное тело в мельчайших подробностях, я принималась прилежно рассматривать палату: стены некогда белые, но теперь пожелтевшие, выгоревшие, не открывающиеся большие окна, выходящие на парковку, всегда закрытые жалюзи, которые лишали малейшей возможности глотнуть свежего воздуха. А еще возле него и над кроватью болтались все эти трубки, пакеты с лекарствами, проводки, чье назначение не было мне известно, — они меня пугали и возвращали к реальности. Чтобы отвлечься от этого зрелища, я все глубже втискивалась в мерзкое кресло из потрескавшейся искусственной кожи коричневого цвета. Его достоинством, впрочем, было удобство, плюс оно напоминало мне, что я нуждаюсь в сне. До самого вечера Ксавье лишь изредка и не полностью выныривал из своего тумана, бормотал несколько едва понятных слов, а когда я собралась уходить, он еще раз спросил меня, как дела у той женщины. Я мысленно прокляла лифт, когда он открылся на третьем этаже и в дверях вырос вчерашний мужчина. Его наша встреча обрадовала не больше, он раздраженно закатил глаза и устало покачал головой, но все же вошел в кабину.

— Добрый вечер, — буркнул он.

— Добрый вечер, — так же ответила я.

Как и вчера, когда пора было выходить, он пропустил меня вперед. И, как и вчера, я убежала.

Войдя в дом, я учуяла восхитительный аромат готовящейся еды: Кармен стояла у плиты вместе с Пенелопой и Титуаном. Их смех вызвал у меня прилив радости, на которую я давно уже не рассчитывала. Я воспользовалась восторженными прыжками Месье, чтобы взять себя в руки. Пес был не таким веселым, как обычно, но все же обрадовался, хотя подозрительно принюхивался. Запах больницы пропитал мою одежду, и это ему не нравилось. Как и мне. Я приоткрыла дверь на кухню, оперлась о притолоку и сама удивилась тому, что заулыбалась открывшейся картине. Кухня походила на поле битвы, все было разбросано, царил жуткий кавардак, но в ней была жизнь и детский восторг. Мои дети развлекались, опять стали беззаботными, позабыли о случившемся, и это было правильно. Они не заслуживали той катастрофы, которая свалилась на нашу семью.

— Мама! — закричал Титуан и бросился мне на шею.

— Ух ты, да у вас тут настоящий праздник!

Пенелопа присоединилась к нам, и я крепко обняла обоих детей. Поймав растроганный взгляд Кармен, я беззвучно, одними губами произнесла «спасибо».

За ужином я описала им в общих чертах состояние Ксавье, не вдаваясь в подробности, а вот наслаждение, с которым он изучал их послания, изобразила самыми яркими красками. Тут я проявила настоящий дар вранья. Титуан был горд, узнав, что его рисунок повесили на стену в палате отца, а Пенелопа разрумянилась от удовольствия, когда я сказала, что он положил письмо рядом с подушкой, чтобы снова и снова его перечитывать. Кармен, естественно оставшаяся на ужин, потому что у меня не было желания попросить ее уйти — мы так нуждались в ее солнечном сиянии, — силилась разгадать мои недомолвки. Она ждала, пока я отводила детей в спальню. Я с наслаждением следила за процессом чистки зубов, как если бы это был лучший момент дня, затем почитала Титуану — как давно я этого не делала, — а Пенелопа оставалась рядом, держа младшего брата за руку. Потом она терпеливо, не засыпая, дожидалась в своей кровати, пока он уснет. Позже я зашла к ней в спальню. Она лежала, закутавшись в одеяло, и улыбалась мне.

— Я побуду с тобой, — предложила я.

— Нет, мама, иди к Кармен, я сама усну, даю слово.

Я села рядом с ней, разгладила простыню, провела ладонью по ее щеке.

— Ты к нему завтра пойдешь?

— Да, милая, не хочу, чтобы он долго оставался один. Я расскажу ему, как мы провели вечер, он порадуется.

— А мы с кем будем?

— Я собиралась отвезти вас к дедушке, как тебе?

Она согласно кивнула.

— Спи, зайчик, я тебя люблю.

— Я тебя тоже, мама.

Кармен ждала меня в гостиной, она налила нам по стопке своего противного аргентинского ликера, я устроилась на диване рядом с ней. Мадемуазель прыгнула ко мне на колени и свернулась калачиком, я ее погладила.

— Не уверена, что твой девяностоградусный напиток мне по силам!

— Риск есть, но тебе обязательно нужно поспать, Аванита… Ты, естественно, попросишь о помощи только в безнадежной ситуации, и это твое право, но ты не выстоишь, если не будешь хорошо высыпаться.

Я подняла стопку и протянула по направлению к подруге.

— За твоего большого зверя, — еле слышно произнесла она.

У меня хлынули слезы изнурения и горя. Чтобы справиться с ними, я выпила стопку до дна, горло и рот запылали.

— Ну и пойло! Ядреное.

— Тебе пойдет на пользу, — ответила Кармен, снова наполняя мою стопку. — Расскажи мне о сегодняшнем дне… Судя по твоему усталому виду, он тебе дался не слишком легко.

Она узнала от меня не намного больше, чем дети, но ведь и особых новостей не было.

— Давай, иди домой, Кармен, уже поздно. Или отправляйся к Тео.

— А это кто?

Мы нервно хихикнули. Она поднялась и встала передо мной, уперев руки в бока, так что у меня не осталось никаких сомнений насчет ее решимости.

— Я тебя знаю, причем лучше, чем ты полагаешь. Знаю, что ты не хочешь никого беспокоить и не хочешь, чтобы вторгались в твое личное пространство. Поэтому ты даже не заметишь меня…

— А такое возможно? — поддела я.

— Callate, заткнись! Сегодня я сплю в гостевой, а завтра ты мне одолжишь трусы. Если я понадоблюсь, позови, а нет, так спи, а я с утра займусь твоими цветами жизни.