что все будет хорошо и вы скоро вернетесь, но вы не вернулись… — на ее глазах появились слезы, — мне было страшно… мне было очень страшно… а потом, чудища… мама… я…

Возможно, где-то глубоко-глубоко внутри я знал, что все происходящее нереально. Проблема была в том, что для моего обывательского сознания изначально все было нереально. Так почему же в этом нереальном мире не могло бы существовать реинкарнации, воскрешений, почему девочка передо мной не могла быть живой?

Я смотрел в ее мокрые от слез глаза и растворялся. Щит уже давно исчез, я стоял на одном колене, левой рукой держась за куклу, висевшую на поясе, а правой пытаясь приласкать, утешить ребенка передо мной. Я потянулся к ее аккуратно сплетенным в косичку волосам…

Боль пришла не сразу, или же я не сразу осознал, что мне больно. Так же, как и не сразу понял, что упало на хвойный настил. Не сразу понял, что за красная жидкость каплями спадала, удобряя невидимую под иголками землю. Не сразу понял, почему не могу дотянуться до девочки, постепенно растворяющейся в воздухе.

Передо мной стояло чудовище, чьи когти были окроплены кровью. Только сейчас я осознал, чья это была кровь. Жгучая боль пронзила все мое тело, меч… я не могу его достать, я не могу взяться за его украшенную причудливым узором рукоять. Левая рука продолжала сжимать куклу, в то время как правая рука вплоть до локтя исчезла, растворилась, подобно лапе чудовища, попавшей в солнечный щит. Однако в отличие от чудовища, восстановить я ее не мог, а это значило только одно…

Теперь я осознал, что это было за «тяжелое и удушающие» дыхание — это было дыханием смерти.

Глава 7. Проводник

Она еле успела. Письмо от Мокоши застало ее врасплох, и, осознавая всю серьезность и опасность ситуации, она понимала, что времени в обрез. Треск ломающихся деревьев, свечение, звуки битвы — все это только подтверждало ее догадки.

«Странники», в отличие от людей, были обыденным явлением в этом лесу, в ее лесу. Они выполняли роль стражей, пограничников, не пускающих живых туда, где им не было места. Потому она была немного удивлена, когда узнала, что герой направляется сюда в одиночку. Насколько бы силен ни был человек, при первой встрече со странником ему несдобровать. Души великих воинов прошлого, ныне обитающие здесь, являлись тому неопровержимым доказательством.

Сейчас же… он еще даже не воин… Мокошь попросила его подготовить к встрече с Велесом, но при этом не учла тот факт, что готовить, возможно, будет и некого.

— Это вполне в ее духе, — заключила она про себя, параллельно спрыгивая, хотя, скорее, слетая с метлы и выкрикивая непонятную для человеческого ухо последовательность звуков.

Странник, уже готовый проглотить оставшееся без сознания тело, попятился, словно верный пес, провинившийся перед хозяином. Еще через несколько секунд он уменьшился, буквально став размером с собаку, и как ни в чем не бывало продолжил свои бесконечные скитания по таинственному хвойному лесу.

— Эх… Ну и мороки с ним будет…

Она аккуратно усадила тело на причудливый летательный аппарат, спустя пару манипуляций вернула золотой луч в состояние клубка и улетела в неизвестном никому направлении, никому из живых, разумеется.

* * *

Отключаться от боли — не самое приятное чувство. Я это понял еще тогда, на полянке, однако, судя по всему, такой способ «заснуть», начинает входить в привычку, чему я совсем не рад.

Хотя, надо отметить, что конкретно в этот раз я не ожидал, что смогу «проснуться».

На низком бревенчатом потолке играли тени. Они были намного темнее, чем в избе, в которой я очнулся первый раз, а значит — свет тоже был намного ярче. И действительно, вместо тлеющих лучин здесь повсюду стояли свечи, на протянутых от одной стены до другой нитях висели, сушились различные грибы и травы. По углам комнаты были развешены обереги разных цветов — синего, зеленого и красного. В углу же, где лежал я, висели черепа каких-то мелких и не очень животных. Словом, все указывало на то, что я попал в руки ведьмы.

Дверь отворилась. На пороге показалась она. На ней было простенькое белое платье, подпоясанное полосой бисера. На аккуратные хрупкие плечи спадали пряди серебряных волос, а необычный синий цветок с расходящимися в сторону, словно тонкие паучьи лапки, лепестками, подчеркивал необычную красоту ее лазурных глаз.

— Как рука?

— Что? — я засмотрелся на необычную фигуру хозяйки и не сразу понял, о чем идет речь.

— С рукой что, ты ее чувствуешь? Пошевелить можешь?

Теперь до меня дошло. По идее руки у меня не должно было быть вовсе.

Каково же было мое облегчение, когда я вынул ее из-под простыни и понял, что все на месте. Как будто бы и не было той битвы, как будто бы я ничего не терял, рука была абсолютно здоровой, я с радостью поочередно загибал и разгибал пальцы, но все-таки мне было интересно…

— Как?

— Мне нравится твоя способность до сих пор удивляться, это довольно мило… — она как-то странно усмехнулась, попутно переливая нечто зеленоватого оттенка из кувшина в серебряный кубок. — Отвечая на твой вопрос, немного магии, немного отваров и много прядильщиков.

— Прядильщиков?

У нее в руках появилась баночка с копошащимися в ней золотыми точечками.

— Не так-то просто их достать, в обычных условиях я бы даже сказала, что невозможно… Но тебе повезло, что святки в этом году «подзатянулись»…

Она протянула мне кубок. Напиток напоминал на вкус остывший травяной чай, прохладный и приятный.

— Один денек — и будешь как новенький, — подбодрив меня, она убрала чашу на место и села за стол, начав смешивать различные высушенные и свежие растения, жидкости самых причудливых цветов и неизвестного происхождения порошки.

Понемногу привыкая к окружающей меня обстановке и утонченной, хрупкой красоте хозяйки, я понял, что меня интересуют как минимум три вопроса. Первый — как ее зовут; второй — что же это все-таки за прядильщики и при чем тут святки; и третий — где мой меч, мои вещи, моя одежда и обувь. Был и четвертый вопрос, но он был уже к Кладию.

Она не стала дожидаться, пока я озвучу свои вопросы вслух.

— Люди обычно называют меня «Баба-яга», иногда добавляя «костяная нога», ты же можешь называть меня как хочешь, сути дела это не меняет. Я думала, тебе уже говорили, что во время святок стирается граница между миром живых и мертвых, в мире же мертвых, где ты сейчас и находишься,