меня, Аллаена. Давай расстегивай рубашку. Вот так. Сделай мне массаж. У меня болят мышцы… разотри мне спину.

Эти тонкие и нежные пальцы расстегивали на мне рубашку, и я видел на ее лице пугливое удивление моим новым шрамам. Да, сучка, твой отец искалечил мне и тело, и душу. И ты слишком легко расплачиваешься за его грехи.

Мое тело замирало от легких прикосновений ее рук, я растекался от дикого удовольствия. У нее горячие и нежные ладони. Она мнет мою кожу, и меня выворачивает от желания, чтобы прикасалась еще и еще.

– Целуй… я хочу твои губы.

Никогда не хотел… Ни разу в своей жизни. А сейчас захотел. Мне нужны были ее сладкие губы. На моем теле. Но вместо касания рта ощутил прикосновение лезвия к самому боку.

– Или отпусти меня, или я зарежу тебя!

Глава 8

Всклокоченный после пыток, в перерыве между ними, когда только что держал головой под водой одного из слуг и считал секунды, пока тот корчился и метался, задыхаясь и захлебываясь, все еще безрезультатно, сейчас смотрел на нее и буквально слышал рев своего зверя. Как же ему хотелось в эту секунду забыться, чтобы какие-то мгновения снова поверить, что это его девочка. Смотреть на нее, как на глоток воды, и знать, что эта вода отравлена самым смертоносным ядом, и каждый глоток не утолит жажду, а разъест его внутренности серной кислотой.

Золото ее волос манило, дразнило, сводило с ума. Раздразненный чужой кровью, взбодренный, возбужденный до предела он смотрел на свой суррогат издалека и чувствовал, как его затягивает в это болото, как сжирает грязная, черная бездна его плоть. Он испытывает к ней обратную сторону любви, какую-то безобразную тягу, словно вывернутую наизнанку, черную, грязную замешанную на презрении и ненависти. Как будто его лебедь выкрашена в черный цвет, ее отражение в мутной заводи.

У. Соболева. «Падение Хана»

Я сжимала нож с такой силой, что у меня побелели костяшки пальцев. Сейчас ударю, и все закончится. Вот сюда между лопатками, пусть лезвие достанет до самого сердца. Интересно, он сдохнет сразу или… будет умирать в жуткой агонии? Я успею сбежать? Меня выпустят из этого дома?

Резко обернулся, и я соскочила на пол, продолжая сжимать рукоятку так сильно, что, казалось, мои пальцы сейчас врастут в слоновую кость в виде льва. Как жутко сверкают черные глаза араба, сколько в них бешеной злобы и какого-то азарта, словно он только что увидел нечто возбуждающе ошалелое. Он делает шаг ко мне, тяжело дыша, и я опускаю взгляд вниз на его штаны в паху – они топорщатся, и под ними виден его огромный орган, как обтянула его черная ткань. Разве после секса у них… у них не бывает передышки. Почему он снова возбужден. Я не позволю… нет. Он больше ко мне не прикоснется!

– Не подходи! – закричала, впиваясь в сталь двумя руками и пятясь назад. От отчаяния дрожит и трепещет все тело, мне страшно, мне дико, и я ненавижу нас обоих за то, что только что испытала с ним. Потому что с насильником и садистом не может быть никакого удовольствия, потому что он изничтожает мою душу, он рвет мое тело. А сегодня… сегодня меня ослепило нечто похожее на обморок, нечто настолько пронизывающее, что мне захотелось умереть, и от этого мой стыд, моя ненависть стали еще ярче. Потому что я знала, что это был мой первый в жизни оргазм… но не этому монстру я хотела его подарить. Не для него… боже, как же это унизительно стыдно.

– Подойдешь, и я тебя зарежу!

Скалится и все равно идет на меня, голый по пояс, весь исполосован шрамами, белесыми полосками и скукожеными рытвинами от ожогов. Это выглядело ужасно, и в голове промелькнула мысль – кто мог с ним такое сделать? Какую чудовищную боль испытал этот человек. Мелькнула и пропала… потому что он сам чудище и причиняет такую адскую боль мне самой и не только мне. Все в этом доме боятся его.

– Если сможешь зарезать – сможешь спастись! – скалясь, хрипло говорит мне и продолжает идти на меня, крадучись своей звериной походкой. У него жилистое и красивое тело. Одни мышцы под очень смуглой кожей. Ни капли лишнего, ни капли жира. Он весь словно отлит из бронзы. На груди почти нет волос, и от ямки пупка тонкая дорожка волос спускается под не до конца застегнутую ширинку. Идет на меня.

– Давай! Что ты будешь делать, маленькая и глупая сучка? Раз начала – заканчивай. Или я отберу у тебя этот нож, и ты даже не представляешь, что я с тобой этим ножом сделаю.

– Я воткну его тебе в сердце.

– Воткни.

Бросился ко мне, и я сама не знаю, что сделала, я так заорала от ужаса, так затряслась, что даже не поняла, как воткнула нож ему в бок, он зажал его двумя руками и посмотрел на меня. Кровь засочилась по его штанам и по нашим рукам. Но он не отпустил меня. В него словно дьявол вселился.

– Мимо! – заорал мне прямо в лицо.

Отобрал и сгреб меня за горло, подтащил к распахнутому окну.

– Ты напрасно затеяла со мной эту войну, Аллаена! – хрипло выдохнул мне в рот и накинулся на мои губы, но я отчаянно закричала от ужаса и шока. Но он сжимал меня так, что, казалось, сейчас раздавит. Укусила за губу с такой силой, что ощутила, как разорвала ее. Но в ответ он только расхохотался и стиснул меня еще сильнее, развернул спиной к себе и наклонил над подоконником. В этот момент раздался ужасающий раскат грома, и на небе блеснула молния. Я снова закричала и ощутила, как холодное лезвие коснулось моего горла.

– Ты слабая и ничтожная дура, Аллаена… ты жалкая, потому что нож вонзают не в бок… его засовывают прямо в сердце или режут им горло. Вот здесь.

Провел самым кончиком по моей шее от уха до уха. Слегка нажимая и заставляя меня трепетать от ужаса. К моему горлу подступила удушающая паника, но я не могла даже пошевелиться. Боже… он же ранен. Разве я не вонзила нож ему в бок? Разве он не истекает кровью?

– То, что ты сделала – это царапина… поняла? Это просто царапина. Ты даже не представляешь, какую боль я способен вытерпеть… и