«Сагибы». Так называли этих людей работающие в лесу рабы. Здесь, в лесу, сагибы появлялись очень редко, и каждый их визит, как правило, не приносил с собой ничего хорошего. Лофски прекрасно знал, что он обязан продолжать работу, ни за что не останавливаться и, самое главное, ни в коем случае не поднимать глаза на прибывших сюда людей. А между тем эти люди выглядели очень непривычно – в ярких чистых одеждах, всегда выбритые и аккуратно причесанные. Лофски ненавидел этих людей – и не потому, что он имел против них что-то личное. Но во время их визитов и особенно после них его душу терзали далекие смутные воспоминания, тревожные и болезненные. Ему почему-то мерещилось, что он тоже является одним из сагибов, едет с ними куда-то на слоне, верблюде или даже в автомобиле. По ночам, в хижине, вокруг него кружились смутные образы – накрытые столы с роскошными, фантастическими блюдами и находящиеся возле них женщины с оголенными плечами, красивые, роскошно одетые женщины, пьющие невероятные разноцветные напитки из небольших прозрачных чаш. Вместо тесной хижины Лофски и другие сагибы находились в громадном светлом помещении, а выйдя из него наружу, на свежий воздух, среди ночной темноты видели вдали множество силуэтов высоких и длинных зданий, светящихся разноцветными огоньками, которые отражались в протекающей где-то внизу широкой реке.

С каждым прожитым годом эти далекие образы становились все более размытыми и условными, но тоска в груди одинокого раба, у которого не было ничего, кроме его работы на лесоповале в глухих джунглях, с каждым годом только усиливалась.

«Лофски!» – крикнул человек в коричневом тюрбане, стоящий возле подошедших сюда сагибов. Главного надсмотрщика Лофски опасался больше, чем остальных, – тот почему-то невзлюбил самого сильного из рабов и при каждом удобном случае устраивал ему подлости. Если бы на месте Лофски находился другой человек, более злобный, он бы обязательно отомстил ненавистному охраннику. Тем более что несчастные случаи на лесоповале не были редкостью – то зазевавшийся раб ненароком попадал под тяжелое бревно, то какой-нибудь слон, затаив обиду на одного из людей, использовал выдавшийся случай для того, чтобы отомстить – как правило, со смертельным исходом. Но подлый надсмотрщик каким-то образом чувствовал, что добродушный здоровяк Лофски по складу характера не способен на месть. И продолжал издеваться над ним, посылая его на самые трудные участки работы, всячески обделяя его при раздаче пищи и при распределении между рабами одежды и мест для ночлега.

Подойдя к сагибам, Лофски остановился перед ними со склоненной головой. Сагибов сегодня было двое – мужчина и женщина, он видел их только снизу до пояса, не смея поднять глаза выше. Мужчина был в светлых колониальных брюках, заправленных в сапоги из тонкой кожи, женщина – тоже в высоких сапогах, но со шнуровкой, и в юбке ниже колен. Между собой они говорили вполголоса, но, что удивительно, Лофски прекрасно понимал каждое произносимое ими слово. Но вот смысл их разговора был ему почему-то недоступен – только на грудь снова наваливалась привычная ностальгическая тоска.

– Как тебе здесь? – вдруг спросил его мужчина. – Он спросил это не на том языке, на котором общались между собой рабы и надсмотрщики. Но, как оказалось, Лофски понимал этот язык – наверное, он знал его раньше, в той, почти полностью забытой теперь жизни.

– Нормально! – ответил Лофски, пожав плечами. Ответил он совершенно автоматически, совершенно не улавливая смысла этого странного разговора.

– У тебя все хорошо? А домой ты не хочешь? – в беседу вступила женщина.

Стоящему перед ней рабу ее голос показался знакомым. Не контролируя себя, он поднял глаза вверх. Перед ним стояла ОНА! Он не помнил имя этой девушки, но когда-то их связывало нечто… Она постарела… Вернее, она уже не была такой молодой, как тогда, раньше… Да и он… Лофски не знал, сколько лет он уже провел здесь, на лесоповале. Но, судя по тому, что случилось за эти годы с его знакомой, он, наверное, выглядит совсем древним стариком.

– Ну ладно, хватит! – прервал его воспоминания сагиб. – Давай, Шавловский, иди работай!

– Левка! – Миша Шавловский, чье имя надсмотрщики над рабами сократили до двух последних слогов фамилии, широко раскрытыми глазами смотрел на своего бывшего приятеля. – Левка, это ты?

– Да я это, я! – над лежащим на дне вырытой в земле ямы Шавловским склонился Лев Литвинович. Рядом зашевелились находящиеся тут же Клава Спивак и Николай Сивый.

– Ты чего разорался? – недовольным голосом спросила Клава.

– Ребята! Ребята! – обрадовался Михаил. – Мне такой дурацкий сон приснился! Будто бы я уже много лет в плену у этих бандюг нахожусь! Будто бы работаю на них на лесоповале! Надо же!

– Ну, это бывает, – снисходительным тоном сказал Литвинович. – А мы там тоже с тобой были?

– Нет, я там один за всех пахал! Хотя? Ты тоже потом там появился… – Миша не решился рассказать, в какой роли в его сне выступал Лева. – И Клава… Ой! Я даже точно не понял – была ли там Клава или какая-то другая девушка…

– Ладно, хватит трепаться! Дайте поспать! – сонным голосом заявила блондинка.

Место, в котором похитители разместили своих пленников, ничем не напоминало те комфортабельные квартиры, загородные особняки и роскошные номера отелей, к которым привыкли эти представители «золотой молодежи». Неглубокая яма в земле диаметром в два с чем-то метра и плотный высокий частокол из бамбуковых кольев, окружающий ее со всех сторон. И никакой крыши над головой. Бамбуковые колья частокола сверху были остро заточены и оплетены колючей проволокой – вот в каких апартаментах приходилось теперь обретаться четверке вчерашних «ВИП-туристов»! Ни на какие прогулки узников «тюрьмы среди джунглей» не выводили, а все имеющиеся «удобства» представляли собой небольшое пластиковое ведерко, источавшее ужасный запах, усугубленный тропической жарой. Единственную девушку отделяла от трех мужчин лишь коротенькая плетеная загородка высотой около метра, так что «уединение» для отправления естественных надобностей здесь было весьма условным.

Но нельзя было сказать, что пленники потеряли присутствие духа. Самым бодрым и неунывающим среди них выглядел Лев Литвинович. Как-то сразу получилось, что и в лесной тюрьме он оказался «старшим» – организовывал раздачу еды, которую опускали сверху в корзине на веревке, распределял время для сна – на служащих постелями циновках одновременно умещалось только трое из четверых узников – и следил за тем, чтобы их охранники – два мрачных типа в чалмах – вовремя вытаскивали наверх отхожее ведро.

Ни на одном из европейских языков эти двое бородачей, головы которых постоянно возвышались над загородкой, не разговаривали. Вообще, для сикхов, на которых наша четверка уже успела насмотреться за два дня в Индии, эти «лесные братья» выглядели, скажем так, весьма непрезентабельно.

– Сикхи всегда и везде подтянуты, в чистых и аккуратно намотанных тюрбанах. И всегда держатся с достоинством, все – от богатого предпринимателя до младшего помощника полицейского, – заметила Клавдия. – А эти двое выглядят как нищие бродяги! Два бомжа, сбежавшие в лес! Это точно!