Торп подошел и положил руки ей на плечи.

— Ты продрогла. Никому не понравится диктор с заложенным носом.

Он снял пиджак и накинул ей на плечи.

— Не надо.

За лацканы пиджака Торп притянул ее к себе и, крепко поцеловав, заставил замолчать. Она не могла освободить руки, и он целовал, как победитель. В голове у нее словно что-то взорвалось. В ушах зазвенело. А он не отрывался от ее губ, когда же он наконец отпустил Ливи, ее вновь, как тогда, пронизало острое желание.

Не отпуская лацканов пиджака, он как бы держал ее в плену.

— Это надо мне.

— Вы с ума сошли!

Слова были резкие и даже злые, но голос у нее слегка охрип. Столь неодолимую страсть скрыть было невозможно.

— Наверно, — быстро согласился он. — Иначе я бы не ушел вчера вечером от тебя.

Ливи промолчала. Ее смутило это воспоминание.

— Вы не имели права так вести себя сегодня в студии.

— Чмокать тебя? — И Торп усмехнулся. — Я думаю, это войдет у меня в привычку. У тебя изумительный рот.

— Послушайте, Торп…

— Я слышал, что ты и племянник Майры старые друзья, — перебил он. Ливи устало вздохнула:

— Не понимаю, при чем здесь это.

— Мне же надо знать соперника в лицо, — сказал он спокойно. Ему нравилось держать Ливи так близко к себе и чувствовать, как постепенно слабеет ее сопротивление.

— Соперника? — Ливи изобразила безграничное удивление. — О чем вы говорите?

— Я должен знать, кому из мужчин ты позволяла себя обнимать, чтобы я мог отделаться от них.

Торп притянул ее к себе еще ближе. Жар его тела повергал ее в озноб. Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я собираюсь на тебе жениться.

Ливи остолбенела. Она не думала, что Торп сможет еще чем-нибудь поразить ее. Она уже знала, что от него можно ждать чего угодно, но такого! Он объявил о своем намерении спокойно и прозаично, словно предлагал ей партию в бридж. Ливи внимательно вгляделась ему в лицо. Она могла бы поклясться, что Торп говорит совершенно серьезно.

— Да, теперь я точно знаю, что вы сумасшедший, — прошептала она. — Вы действительно сошли с ума.

Он кивнул в знак согласия и, нисколько не смущаясь, продолжал говорить урезонивающим, рассудительным тоном. Именно этот тон совершенно сбивал ее с толку.

— Я готов дать тебе полгода, чтобы ты освоилась с этой мыслью. Я терпеливый. Я могу позволить себе ждать. Я не проигрываю. Никогда.

— Торп, похоже, вы действительно больны. Вам надо взять отпуск. Вы явно переутомились.

Торп улыбнулся — реакция Ливи его позабавила. В ее глазах было уже не возмущение, а испуг.

— Я думал, что будет проще, если я поговорю с тобой откровенно.

— Торп, — сказала Ливи как можно убедительнее, — я не собираюсь выходить замуж за кого бы то ни было. И уж точно не выйду замуж за вас. А сейчас, я думаю, вам следует…

Он опять прервал ее поцелуем. Слабые попытки протеста были безжалостно подавлены. Движения ее были связаны пиджаком. Ливи стояла, прижатая к его груди, опустив руки. Он чувствовал, что она сдается, он этого ожидал. От желания его била дрожь. Ее губы были теперь не только податливы, они требовали большего.

Рассудок ее затуманился. Она чувствовала крепкое и в то же время нежное прикосновение его губ. Если бы она могла высвободить руки, она бы обвила сейчас его шею, прильнула к нему. Ее жаждущие губы и дрожь тела выдавали ее с головой. Желание, когда оно рвется из тисков на волю, не скроешь, он знал это заранее. Ливи внезапно вся превратилась в пылающую плоть. Она хотела только одного — чтобы он ее касался. Она прильнула к нему всем телом, чтобы полнее ощутить его объятья, она вся горела.

Ливи прошептала что-то невнятное. Торп знал, что она чувствует, и хотел ее отчаянно, невыносимо. У него даже мелькнула мысль, что, может быть, она права, считая его сумасшедшим. Он действительно желал Ливи до безумия. Если бы они были одни…

Он медленно приходил в себя. Будет еще время и место. Укротив желание, он оторвался от ее губ.

— А что ты хотела мне посоветовать? — осведомился он.

Ливи смотрела на него, прерывисто дыша. Она изо всех сил старалась вспомнить, кто она, где она, что с ней. Торп улыбнулся, и мысли ее прояснились.

— Обратиться к врачу, — прошептала она. Ливи все еще дрожала. — Поскорей, пока ты не чокнулся совсем.

— Слишком поздно.

Торп притянул ее к себе для последнего жгучего поцелуя. Потрясенная собственной неуправляемостью, Ливи вырвалась из его объятий и пригладила волосы.

— Это сумасшествие. — Она подняла руку, как бы призывая его образумиться. — Это в самом деле безумие. — Стараясь успокоиться, Ливи перевела дух. — Да, сознаюсь, ты мне нравишься. Это само по себе достаточно скверно, но это предел. Я выкину все это из головы. Вот увидишь!

Она скинула с плеч пиджак Торпа и бросила ему.

— И тебе советую поступить так же. Я не знаю, сколько ты выпил, но, наверное, чересчур.

Он все еще улыбался, и улыбка была снисходительной.

— И перестань ухмыляться, Торп, — сердито сказала она. — И… и оставь меня в покое.

Ливи бросилась к двери, но обернулась, чтобы посмотреть на него в последний раз.

— Да, ты сумасшедший, — уверенно повторила она, рывком распахнула дверь террасы и убежала.

Утром на столе Оливии красовалась белая роза. Она просто сияла в хрупкой фарфоровой вазе, еще только бутон, с туго свернутыми лепестками. Ливи, конечно, догадывалась, кто прислал цветок. В смущении она села и уставилась на розу во все глаза.

Когда вчера вечером она вернулась к карточному столу, то пообещала себе даже не вспоминать о своем разговоре с Торпом. Здравомыслящий человек не станет думать о том, что говорит сумасшедший. И однако прошлой ночью она опять долго лежала без сна, перебирая в мыслях каждое слово, каждый жест. Воспоминания о его поцелуях вызывали сладкое томление. Она вертелась с боку на бок, ругая себя на чем свет стоит. И вот теперь он посылает ей цветы.

Лучше всего выбросить сейчас и розу, и вазу в мусорную корзину и забыть о них. Ливи дотронулась кончиком пальца до белого лепестка. Нет, выбросить такую красоту свыше ее сил.

«Ведь это всего-навсего цветок, — напомнила она себе. — Беспомощный и безвредный. Просто не надо вспоминать, откуда он здесь взялся». Ливи быстро подтянула к себе информационный листок. Через пятнадцать минут — эфир.

— Ливи, слава богу, ты на месте!

Она взглянула на координатора, нависшего над ее столом.

— Да, Честер?

Это был легковозбудимый, пребывающий обычно в скверном настроении человек, который жил на противокислотных таблетках и кофе. Она привыкла к подобным приветствиям с его стороны.