— Боюсь, Джефф не сможет завоевать уважение друзей Фионы, бездельничая и позволяя ей содержать себя. Хотя, похоже, кое-что он умеет. Сделал несколько полезных дел в доме — например, установил электрощит и, если ты помнишь, ловко справился с компьютером, когда приходил к нам печатать те письма или что-то там еще.

— Заявления о приеме на работу, — уточнил Мэтью. — Кажется, в октябре, почти пять месяцев назад. В меня больше не лезет этот салат, дорогая, и орехи тоже. Я съел «Райвиту».

— Ты отлично справился, — сказала Мишель, убрала тарелку и поставила перед ним киви, нарезанное, с удаленной сердцевиной, и половинку бисквитной палочки.

Мэтью съел два ломтика, потом третий — чтобы доставить удовольствие жене, хотя едва не подавился.

— Я вымою посуду, — сказал он. — А ты присядь. Подними ноги.

Мишель опустила свое грузное тело на один конец дивана, а на другой подняла стройные ноги с изящными ступнями, на которых проступали все тонкие косточки. Можно почитать «Дейли телеграф», а также «Спектейтор», который выписывал Мэтью, но ей хотелось просто отдохнуть и подумать. Полгода назад у Мэтью не было сил носить тарелки и стаканы, стоять у раковины и мыть их. Если он настаивал, что сам вымоет посуду, ему приходилось садиться на табуретку. За небольшую прибавку веса и улучшение здоровья следовало благодарить Фиону. Мишель полюбила соседку, которая стала для нее настоящей подругой, почти дочерью. Без зависти и почти без грусти — разве у нее нет ее дорогого Мэтью? — она смотрела на стройную фигурку Фионы, на ее белокурые волосы, длинные и прямые, на миловидное и даже классически красивое лицо, не испытывая ничего, кроме восхищения. Соседние дома имели общую стену, но их с Мэтью дом, хотя и относился к категории дорогого жилья — по большей части из-за расположения, а не благодаря планировке или удобству, — не шел ни в какое сравнение с домом Фионы, имевшим заднюю пристройку, большую оранжерею и полностью обновленный чердак. Этому Мишель тоже не завидовала. Им с Мэтью хватало места, а со времени покупки дома, семнадцать лет назад, его стоимость подскочила на немыслимые пятьсот процентов. Нет, ее беспокоило будущее Фионы.

Джефф Лей впервые появился на Холмдейл-роуд в минувшем августе или сентябре. Фиона представила его им как бойфренда, однако он не переезжал к ней до октября. Он был — с этим не поспоришь — красив, здоров, с правильными чертами лица, хотя на вкус Мишель немного плотноват. Эта мысль вызвала у нее смех. Было бы в высшей степени бестактно сказать, что ей нравятся только худые мужчины. У Джеффа было открытое и почти честное лицо. На первый взгляд казалось, будто он искренне интересуется и вами самими, и тем, что вы говорите; такие люди встречаются редко. Именно поэтому Мишель полагала, что ему на все плевать. А когда он предложил ей один из своих леденцов «Поло» и она не отказалась, Джефф насмешливо улыбнулся, словно хотел сказать: «Разве ты недостаточно толстая?» Мишель ненавидела его шутки. Он отсутствовал целыми днями, но не приносил в дом денег, тогда как Фиона сделала успешную карьеру в банковском деле и хорошо зарабатывала, а в прошлом году унаследовала приличную сумму от умершего отца.

Мишель считала, что Фионе и Джеффу хорошо бы немного подождать со свадьбой. В конце концов, они живут вместе, и, похоже, с сексом у них все в порядке — она с нежностью вспомнила, как они с Мэтью не могли выдержать и двадцати четырех часов друг без друга, — поэтому свадьба явно не была настоятельной необходимостью. Хватит ли у нее смелости или наглости мягко намекнуть Фионе, что торопиться не стоит?

Приятно сознавать, подумала Мишель, уже засыпая, что самые большие неприятности иногда оборачиваются удачей. Так, например, когда Мэтью два раза упал в обморок в классе, а в лаборатории ему приходилось все время сидеть и он с трудом преодолевал расстояние до учительской, стало ясно, что нужно увольняться с работы. Но на что они будут жить? Мэтью было всего тридцать восемь. Если не считать небольшого опыта в журналистике, единственное, что он умел делать, — это преподавать. Мишель давно уже бросила работу, чтобы ухаживать за ним, и посвятила себя бесконечному и почти безнадежному делу — заботе о его питании. Сможет ли она вернуться на работу? После девятилетнего перерыва? Кроме того, зарплата у нее всегда была невелика.

Мэтью кое-что писал для «Нью сайентист», иногда отсылал статьи в «Таймс». Теперь, поскольку болезнь заняла второе место в его жизни после Мишель, он сел описывать — в отчаянии, — что значит страдать от анорексии и ненавидеть еду. Болеть от того, на чем держится сама жизнь. В то время тема расстройств пищевого поведения стала очень модной. Его статья имела огромный успех. В результате к нему обратились с предложением вести колонку в престижном еженедельном издании, которая стала известна, как «Дневник анорексика». Будучи сторонником чистоты литературного языка, Мэтью поначалу отказался, заявив, что нужно писать «аноректик», но затем не устоял, поскольку деньги предлагали приличные. Мишель часто думала: как странно, что он даже не может произнести названия некоторых продуктов, но способен писать о них, живописуя приступы тошноты и ужас при виде определенных жиров и «жижи» и с научной точностью определяя, какие продукты он может есть и почему.

«Дневник анорексика» спас их от продажи дома и дал средства к существованию. Он был очень популярен и вызвал целый поток корреспонденции. Мэтью получал огромное количество писем от женщин среднего возраста, которые никак не могли сесть на диету, от голодающих подростков и тучных мужчин, неспособных отказаться от пристрастия к пиву и чипсам. Мэтью не стал знаменитым — ни ему, ни ей это не принесло бы радости, — но его имя однажды прозвучало в телевизионной викторине, а также появилось в кроссворде. Все это их только забавляло. Мишель очень не понравилось, когда Джефф Лей похлопал Мэтью по спине и со значением произнес: «В вашем положении не стоит набирать вес, да? Не увеличивайте порции, Мишель. Я уверен, вы можете есть за двоих».

Эти слова больно задели ее, потому что так обычно говорят беременным женщинам. Она подумала о ребенке, которого так и не родила, о сыне или дочери, которым теперь было бы шестнадцать или семнадцать. Засыпая или просто закрывая глаза, она часто видела детей. Когда Мэтью вернулся в комнату, она уже спала.

Нож не подходит. Он слишком большой, чтобы его можно было незаметно носить с собой. У Тетушки имелось много ножей — разного размера и формы, с зубчиками и без, — что довольно странно, потому что она не любила готовить. Может, это все свадебные подарки. Минти тщательно перебрала их и выбрала один, восьми дюймов длиной, с острым концом и с лезвием, расширявшимся к рукоятке почти до двух дюймов.

Она так и не избавилась от вещей Тетушки, если не считать нескольких предметов, которые отнесла в благотворительный магазин для слепых «Герань». Одежда оказалась не такой чистой, как могла быть, и после ее переноски, даже в пластиковом пакете, Минти ощущала себя перепачканной с головы до ног. Остальное она заперла в шкафу, в который с тех пор не заглядывала. Теперь она его открыла. Пахло ужасно. Сумочка на ремне, которую иногда — но только не Тетушка — называли поясным кошельком, была слишком вульгарной; она висела на вешалке вместе с пальто, пахнущим нафталином. Минти решила, что вечером устроит настоящую уборку, отнесет одежду на склад поношенной одежды административного района Брент и вымоет шкаф. Поясной кошелек она осторожно поднесла к носу. Этого было больше чем достаточно. Минти выстирала его в раковине, оставила сушиться на краю ванны, потом вымылась сама. Высохнув, сумочка прекрасно подойдет для ножа.