— Хватит, — ее голос донесся до меня как будто издалека.

— Грязная свинья! — Я попытался освободиться от ее рук, готовый снова броситься к толстому хозяину гостиницы и колотить его до тех пор, пока он, скуля, не начнет кататься по полу, да и потом еще добавить несколько ударов, да еще плюнуть ему в рожу. — Я заткну ему пасть, чтобы он никогда больше так не говорил про тебя, слышишь? Этот гадкий подонок, эта подлая, жирная тварь, да я его…

Задушу голыми руками, выпотрошу как жирного карпа, закопаю его в собственных внутренностях, хотелось сказать мне, но Юдифь перебила меня.

— Достаточно, — настойчиво повторила Юдифь, но я расслышал в ее голосе что-то вроде восхищения, ну, как минимум, понимание. — Оставь его. Не трогай дерьма, и сам не испачкаешься. Он того не стоит.

— Да, стоило вас только оставить одних, как вы тут же вцепились друг другу в глотки, — это была Элен. Она вымылась, оделась и стояла теперь в дверях, окидывая меня оттуда взглядом гувернантки, которая застала своих подопечных, лакомящимися вареньем прямо из банки. — Ну прямо как в детском саду.

В охватившей меня беспощадной жажде разрушения я, казалось бы, должен был острее отреагировать на ее надменность и еще решительнее сбросить с себя сковывающие мои движения руки Юдифи, чтобы продолжить то, что я невольно вынужден был прекратить при ее появлении, но наша рыжеволосая докторша была в этот момент так бесстыдно хороша, что я не мог двинуться с места. Ее волосы были еще влажны и мокрыми прядями ложились на плечи, но это не портило картину, радовавшую мое эстетическое чувство. Напротив, это придавало ее безупречной красоте что-то невыразимо трогательное, возможно потому, что это бессознательно напомнило мне про наш с Юдифью секс. На ней был темно-синий костюм, который состоял из узкого, приталенного блейзера и мини-юбки, которая едва доходила ей до середины колена и таким образом была ровно на том уровне, чтобы не выглядеть легкомысленно, но при этом поразительно сексуально. Ее стройные длинные ноги были одеты в черные колготки, которые ничего не скрывали, а лишь подчеркивали ее безупречно гладкую кожу без всяких шероховатостей и изъянов. Ее (несомненно, безупречно скроенные, как и все ее безукоризненное тело) ноги были обуты в пару изящных черных лодочек на шпильке, ходить на которых, как мне казалось, уже почти цирковое искусство. Белая блуза, которая была надета под блейзером, имела невероятно глубокий вырез и невольно привлекала взгляд, который, вероятно, я и бросил на нее в этот совершенно неподходящий момент, хотя всеми силами пытался его замаскировать.

— Ну, это уж как-то слишком нарядно, — холодно прокомментировала Юдифь, все еще крепко обхватив меня. Я чувствовал, как ее мышцы напряглись еще сильнее, и мысленно взмолился, чтобы дамы не передрались, эта мысль позволила мне полностью обуздать свою агрессивность. Выходка Элен была настоящей провокацией. Я спрашивал себя, зачем она это делает и чего она этим добивается.

— Это мой прикид на оглашение завещания, — ответила докторша с надменной улыбкой. — Не могла же я, в самом деле, появиться там в джинсах и вязаном пуловере. И это, к сожалению, моя единственная чистая одежда.

Она бросила на Юдифь презрительный взгляд.

— В конце концов, не каждому дано одеваться у Альди и Лидла, если даже на распродажах бывает дороговато.

— Остается только сожалеть, что такой скверный характер не спрячешь даже под костюмом от Жиля Сандера, — язвительно парировала Юдифь, наконец расцепила свои руки и подошла, подбоченившись, к докторше, при этом каждая клеточка ее тела излучала вызов.

Элен оценивающе уставилась на Юдифь, как боксер, пытающийся оценить незнакомого противника. Тут ее взгляд уперся в бюст Юдифи, который четко вырисовывался под тонкой тканью платья. Она иронично приподняла одну бровь.

— Не любишь ничего прятать, дорогуша?

Ну вот, опять дорогуша. Подозрительно долго она не употребляла это словечко.

— Это в твоем стиле, как подросток демонстрировать все, что у тебя есть, а секс под душем, по всей вероятности, воспринимаешь как верх раскрепощенности? — Она посмотрела на Карла, презрительно наморщив свой прекрасный, ровный носик. — Примитивные кролики в стрессовых ситуациях плодятся особенно хорошо.

— Стоп! — вырвалось у меня, так как моя бешеная ярость схлынула почти так же быстро, как и появилась, и я в растерянности начал понимать, что мы, в сущности, делаем.

— Мы… мы должны прекратить это, — беспомощно простонал я. — Что происходит? Почему мы все ведем себя как кровожадные псы и все время нападаем друг на друга?

— Ну да, и это спрашивает самый благоразумный, — проворчал Карл, правый глаз которого за короткое время совершенно бессовестно отек, а из носа тоненькой струйкой сочилась кровь.

— Да это просто война миров, — ехидно ответила Элен и вызывающе задрала нос. — Это вечный спор хорошего вкуса и пролетарской безвкусицы.

— Ну хватит! — с напором сказал я. Я должен был изо всех сил сдерживаться, чтобы в следующий момент моя ярость не превратилась в слепое безумие. Что, черт возьми, скрывается в этой проклятой крепости, делая нас такими раздражительными и одновременно непредсказуемыми? Какое проклятие тяготеет над этими старыми стенами?

— Должно быть, было бы разумно, если бы мы все осмотрели вещи Марии, — попытался я применить ту же стратегию, которую до этого предложила Юдифь, так как мне просто не пришло в голову ничего другого. — Я уверен, что она знает больше, чем говорила нам.

— Ну да, а еще называл меня мародером, — пробурчал Карл. Вообще-то я не припоминал, чтобы я так его называл, но я не стал вступать в дискуссию.

— Я вовсе не исхожу из того, что она мертва, — ответил я, отвернулся от него и обеих женщин и вынул нож, который я во время моей вспышки гнева вонзил в столешницу. Клинок так крепко засел в дерево, которое, несмотря на свой возраст, еще не прогнило, что, стараясь выдернуть клинок, я даже на мгновение испугался, что кончик обломится. Наконец, однако, мне удалось достать нож в целости и сохранности. Никто не проронил ни слова. В узкой комнате царило напряженное молчание. Краем глаза я заметил, что Элен с Юдифью продолжали обмениваться неприязненными, почти вызывающими взглядами. Одна искра, подумалось мне, и вспыхнет пожар.

— У кого-то есть предложение получше? — спросил я, стараясь быть спокойным, что мне не слишком удавалось. — Я на все согласен, но думаю, что нам не стоит ни в коем случае разделяться. Как-то надо протянуть до рассвета, не расколошматив друг другу черепа.

— А почему это ты так уверен, что именно утром придет подмога? — недовольно спросила Элен. — Почему, собственно, что-то изменится, как только выглянет солнце?

— Нас хватятся, — уверенно сказал я, но даже в моих собственных ушах эти слова прозвучали неубедительно. По крайней мере, меня-то не хватятся, во всяком случае, не так быстро. Мои родители давно умерли. У меня никогда не было ни сестер, ни братьев, не было даже сколько-нибудь постоянной партнерши, которая стала бы обо мне беспокоиться. Все мое детство и юность я мотался то туда, то сюда, и не было ни одного интерната, в котором я прожил бы хоть сколько-нибудь продолжительное время. Таким образом, я рано постиг, что, в конце концов, единственный человек, на которого я могу положиться, это я сам, ведь не мог же я бросить сам себя в беде, если мне пришлось бы в любой день опять паковать чемоданы. Я никогда не был очень уж общительным человеком, тем более что я довольно рано понял, что большинство дружеских связей были совершенно не состоятельны и не стоили затраченных усилий. Я был зверь-одиночка, и немногие друзья, которые у меня были, строго говоря, вообще не заслуживали этого звания. В лучшем случае это были хорошие знакомые, с которыми я то там то здесь вел шальную ночную жизнь либо в Нью-Йорке, либо в Бостоне, смотря где я в это время находился. Некоторые знали, что я уехал на короткий срок в Германию, чтобы через какое-то время вернуться свежеиспеченным миллионером на персональном самолете, въехать с шофером на белом «кадиллаке» на виллу, которую я как раз присмотрел, чтобы купить. Иногда я не только был полным идиотом, иногда я вел себя и как довольно противный бахвал, если маячил какой-то солидный куш, и в тот момент, когда я получил телеграмму о возможном наследстве, этот бахвал внутри меня как раз и проснулся.