Шура, похоже, обрадовалась моему звонку:

— Слушай, хорошо, что ты позвонил. Тут такие дела! Во-первых, час назад взорвали машину банкира Гусева… Знаешь такого? Это который шеф «Славянского банка»…

— Знаю, — сказал я, — по этому поводу и звоню.

Я посмотрел на присутствующих. В редакции стояла тишина: ловили каждое произнесенное мною вслух слово.

— Я выслала группу дежурного следователя Медникова. Только что звонил Меркулов, он разыскивает тебя. Срочно!.. Да подожди ты! — гаркнула на кого-то Александра Ивановна. — Тут тобой интересовался Слава Грязнов. Он только что куда-то укатил. Сказал, что есть что-то интересное для тебя. Он тебе еще позвонит сегодня. И еще: я с Меркуловым переговорила и теперь можешь радоваться: этот Самохин, которого в Лосином подорвали, останется у тебя. Меркулов распорядился.

— Подежурил вместе… — немедленно резюмировал я. — Не делай добра — не будет зла!

— Ладно, Сашок, не злись. Ты откуда звонишь?

— Из редакции «Новой России».

— Тогда я распетюкивать больше не буду: срочно выезжай. Срочно… Меркулов требует тебя, а Медников этот — дежурный следователь из военной городской прокуратуры — то ли бестолковый, то ли придуривается, то ли… купленный…

— Ты, Шура, подозрительная стала.

— Да-а, станешь тут… Давай, Саша, ехай!

Я положил трубку. Все ждали.

— Ну не тяни! — не выдержал Липкин. — Что случилось?

— Пока ничего не могу сказать, — ответил я, — надо ехать осмотреть.

— Я с тобой!

— А вот это никак невозможно! — отрезал я, направляясь к выходу. — Ждите Татьяну. Возможно, она из-за этого задержалась.

Спускаясь по лестнице, неожиданно осознал другой смысл сказанного мною и остановился. Я неожиданно вспомнил: Татьяна имела привычку каждую серьезную проблему обсуждать с Гусевым, советоваться с ним…

Я выехал на Сущевку и скоро заметил большое скопление народа. Проезжающие автомобили притормаживали, но гаишник матерился на них и энергично размахивал жезлом, чтобы те поскорее убирались. Развернув машину, я кое-как протиснулся к обочине и встал. К машине уже бежал гаишник.

— Проезжай-проезжай! — крикнул он мне. — Нельзя останавливаться!

Я достал удостоверение, но кто-то уже закричал из группы «следаков», собравшихся возле обгоревшего и искореженного автомобиля, в котором теперь трудно было узнать щегольской дорогой «мерседес»:

— Это свой, свой!

Я выскочил из машины, подошел к ребятам, среди которых пока не видел Константина Дмитриевича Меркулова.

О том, что случай неординарный, говорило огромное количество гаишных и «конторских» машин, которые стояли рядом с местом взрыва. Кагэбэшных ребят я чую за версту, несмотря на самые обычные номера их стареньких «жигулей» и «волг». Однако машин «скорой помощи» я не видел, значит, находившихся в искореженном взрывом «мерседесе» уже увезли.

Вокруг места взрыва весь асфальт был усеян мелкими осколками стекол. В почерневшем «мерседесе» с одной оторванной дверцей, которая валялась метрах в пяти от машины, естественно, не сохранилось ни единого стекла.

Тут я заметил Костю Меркулова, который уже спешил мне навстречу. Лицо его было необычно бледным, первое, что он выдохнул вместе с дымом «Дымка», было:

— Это начало… Террор.

— Константин Дмитриевич, преувеличиваешь. Извини, что опоздал, спешил как мог. В живых кто-нибудь остался?

— Почти нет, — снова выпустил клубы сигаретного дыма Меркулов. — Шофер скончался в машине «скорой помощи», когда она еще не успела отсюда отъехать, можно сказать, прямо у меня на глазах. А женщина…

— Да, кто такая? Опознать удалось?

Меркулов снова затянулся и помолчал. Потом опять окутал меня сигаретным облаком:

— Почти…

— Что значит — почти, Константин Дмитриевич?

— Мне показалось, я ее знаю. Ее лицо мелькало на телеэкране когда-то, и, кажется, один раз видел фотографию в газете. Но… Лицо страшно обезображено. Я надеялся, что ты приедешь, пока ее не увезут в Склифосовского. Она совершенно безнадежна…

— Я ее знаю? — нахмурился я.

И опять Меркулов как-то неопределенно протянул:

— Возможно… Это у тебя нужно спросить…

К нам подошел дежурный следователь Медников с каким-то пареньком лет двадцати пяти.

— Константин Дмитриевич, я еще раз допросил этого парня, который вытаскивал шофера из машины. По-прежнему говорит, что шофер был еще в сознании, когда твердил, что именно женщина в машине везла бомбу.

Я переключил свое внимание на паренька в нейлоновой куртке и коричневой кроличьей шапке, по виду приезжего, доброго самаритянина, прохожего, который первым бросился к горящей машине, как пояснил мне Меркулов.

— Как он сказал? — спросил я парня.

— Потрудитесь повторить старшему следователю, что вы робеете, как девица на выданье? — с несвойственной ему грубоватостью приказал Меркулов.

Паренек засмущался и начал краснеть на глазах. Вдруг он из героя в один момент превратился в допрашиваемого:

— Ну, в общем… Он матерно хрипел, но точно говорю, смотрел на меня совершенно в сознании, нет… совсем не бредил, я уверен, точно!

— Дословно, пожалуйста. Это очень важно, — требовал Меркулов. — Повторите дословно, как именно шофер это произнес.

— Он сказал: «Эта блядь, она принесла… динамит. Бомбу…» И все, — выдал паренек, мучительно припоминая сказанное гусевским шофером.

— Именно так? Утвердительно? — переспросил я.

Паренек кивнул.

— Шофер уже мертв, — вздохнул Меркулов и добавил: — Большая потеря крови, и вообще…

— Да, вообще сложно выжить после такого, — покачал я головой, принюхиваясь к сильному запаху гари.

Мной снова, как и недавно, в редакции, овладело чувство тревоги. Я буквально кожей ощущал какую-то связь между женщиной в автомобиле Гусева и сорванным сегодня заседанием редколлегии. Но я не позволял себе думать, что в «мерседесе» могла оказаться Татьяна Холод, хотя эта мысль подспудно и настойчиво пыталась проникнуть в мой мозг. Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда!.. Кто угодно: гусевская любовница, выездная секретарша, родственница, женщина из партии, которую Гусев последние два месяца активно создавал. Да любая может быть женщина… Любая! Татьяна Холод — нет, совершенно невероятно!.. Исключено!

Меркулов выглядел очень уставшим. Мы подошли вплотную к обгоревшим остаткам автомобиля, от которых время от времени отгоняли просочившихся сквозь оцепление зевак. Их шугал окриками белобрысый долговязый лейтенант.

Я почему-то сказал — возможно, чтобы как-то приободрить Меркулова, что ли: