Покоились, конечно, какое-то время. Потом этим словом движения их рук назвать было никак нельзя. А далее, уже под утро, они предались любви в третий раз и, излившись почти одновременно, уснули, наконец, с блаженными улыбками на лицах.

Ежели вас, милостивые государи, все время кормить казанскими ананасами из теплиц второй гильдии купца Попрядухина, что поставлены были под Зилантовою горою еще до нашествия врага рода человеческого Наполеона Буонапарте, да зернистого белужью икрою, то по истечении какого-то времени, даже и не столь долгого, вам обязательно захочется чего-нибудь иного. Скажем, антоновских яблок, неспелых дуль или даже соленых огурчиков из обыкновенной дубовой бочки. Оно, конечно, яблоки да груши с ананасами не сравнить, да и соленый огурец с икоркой зернистой рядом не поставить, однако же пойдут сии яства за милую душу. Да и иная прочая еда придется по вкусу, за исключением этих самых ананасов да икры.

Тако же, господа, а паче дамы и мадемуазели, устроены и многие мужчины. Ну что, скажите, не хватало нашему первому императору Петру Лексеичу? И супруга законная была, и придворных дам навалом, токмо свистни, ан нет, польстился на пленную девку, кою под обозною телегою солдаты своими ласками не едину ночь ублажали, и императрицею ее содеял.

А чего не хватало врагу рода человеческого Буонапарте? Того же, чего и многим государям императорам, королям, эрцгерцогам или, положим, казанскому губернатору графу Илье Андреевичу Толстому, Царствие ему Небесное. И даже безродному канцеляристу четырнадцатого классу Петру Иванову сыну Обноскову.

Всем им не хватало разнообразия.

Этой же самой вещицы стало не хватать и Альберту Карловичу Факсу. Ну что, скажите на милость, недоставало известному в городе доктору и молодому мужу?

Денег?

Они у него были.

Уважения?

Оно у него наличествовало.

Положения в обществе?

Так и сей метафизики у Альберта Карловича имелось предостаточно.

Может, ему недоставало женской ласки?

Опять же мимо! Сего у него имелось с преизбытком, да и любила его Серафима Сергеевна до того шибко и самозабвенно, как никто еще и никого в сем подлунном мире никогда не любил.

Впрочем, было несколько пар, любовь коих друг к другу была примерно сравнима с любовью Серафимы Елагиной к Альберту Факсу.

Петрарка и Лаура.

Изольда и Тристан.

Тахир и Зухра.

Вслед за ними аккурат шли Серафима и Альберт.

Нет, в любви и женской ласке у Альберта Карловича никоего недостатка не было. А просто, говоря аллегорическим языком, наевшись от пуза ананасов и икры, доктора потянуло к дулям и соленым огурчикам. Ибо, как гласит опять же аллегорическая русская поговорка, ягода с чужого огорода завсегда слаще. Ровно через месяц после свадьбы доктор Факс сходил налево вместе с супругой почтамтского чиновника Мосолова, дамой постарше и даже покрупнее Серафимы Сергеевны, впрочем не получив от этого ожидаемого удовольствия. А не далее как третьего дня, скорее, по укоренившейся привычке, имел в нумерах для приезжих третьей гильдии купца Дерюгина теснейшие сношения с дочерью отставного вице-фейверкера Логина Херувимова. И ежели первый случай с мадам Мосоловой как-то сошел ему с рук и сношения с сей почтенной дамой так и остались на уровне слухов и домыслов, то амуры с Сосипатрой Херувимовой всплыли наружу, ибо личностью доктор Факс в городе был известной, и его посещение нумеров Дерюгина с вышеозначенной девицей залицезрели аж несколько человек. О сем мероприятии Альберта Карловича было доложено Манефе Ильиничне, после чего, накричав в сердцах ни за что, ни про что на горничную Марфутку, мадам Локке решила серьезно поговорить «с этим котярой доктором», стараясь не вспоминать мудрейшую и справедливейшую сентенцию, что горбатого исправит только могила.

Она долго ходила вокруг да около Альберта Карловича, покуда не решилась кивком головы отозвать его в пустые комнаты.

— Это как же вас пронимать? — начала она гневно, когда закрыла за ним двери. — Ваши сношения с госпожой Мосоловой и этой простолюдинкой Херувимовой обсуждаются во всех гостиных! Стыд и срам!

— Мадам, — выставив вперед ножку, задрал высоко вверх подбородок Альберт Карлович, — ваши обвинения в моих сношениях с означенными дамами совершенно лишены всяческого основания. Госпожу Мосолову я не имею чести знать, а что касаемо девицы Херувимовой, то я ее несколько раз пользовал в виду наступавшего у ней время от времени кризиса ипохондрии.

— В нумерах для приезжих? — с большим сарказмом спросила Манефа Ильинична.

Факс выставил вперед другую ножку.

— А что делать, ежели приступ ипохондрии случился у нее возле сих нумеров? Долг каждого врача обязывает оказывать помощь страждущему там, где его застало несчастие. Это, дорогая Манефа Ильинична, азы врачебного этикета.

— И вы, оказавшись совершенно случайно у сих нумеров, поспешили оказать сей непотребнице врачебную помощь…

— Совершенно верно, — улыбнулся собеседнице Факс. — Видите, как вы все хорошо и правильно понимаете. Что же до непотребницы, то долг каждого врача оказывать помощь любому человеку, в ней нуждающемуся, совершенно невзирая на пол, происхождение и род занятий.

— Да, голыми руками тебя не возьмешь, — констатировала скорее сама себе тетушка и решила привести свой последний довод: — Однако вас с этой Херувимовой видели не единожды. Положим, третьего дня все было именно так, как вы рассказываете…

Факс сделал лицо, по которому можно было прочесть следующую фразу: «И вы еще сомневаетесь? Как вам не стыдно!»

— …Но с означенной девицей вас видели еще в меблированных комнатах госпожи надворной советницы Вилькен и Апанаевском подворье. Это как изволите понимать?

— Поклеп! — тотчас констатировал Альберт Карлович. — Поклеп и наветы недоброжелателей. Есть целая группа лиц, которые способны обвинить меня во всем, даже в алхимии и чернокнижии, лишь бы мне не досталось место декана медицинского факультета. Дай им волю, они сожгли бы меня на костре инквизиции, как Джиордано Бруно, или четвертовали, как Емельку Пугачева, только бы не дать мне место декана. О, вы не знаете еще этих людей. Интриганы! Завистники!

— Да что вы? — с выражением крайнего ехидства промолвила Манефа Ильинична.

— Именно так, сударыня, — твердо заверил ее Факс.

Лицо Альберта Карловича воспылало справедливым негодованием.

— И вам, драгоценнейшая Манефа Ильинична, должно быть стыдно от того, что вы выслушиваете всякие сплетни. Ведь оскорбляя меня, эти господа оскорбляют и вашу любимую племянницу!

— Вот именно! — взорвалась уже Манефа Ильинична. — Все эти ваши прелюбодейские похождения позорят и оскорбляют мою племянницу. Христом Богом вас прошу, оставьте вы свои похождения, пожалейте Симочку, ведь она — ангел…