— Милый, — снова зашептала она плохо слушающимися губами, — любовь моя, как долго я ждала тебя, как долго…

Факс молчал. Одной рукой он крепко обнял Серафиму, а другой, раздвинув пальцами жесткие волоски, стал нежно, но настойчиво ласкать мягкий венчик над влажными набухшими складками.

Серафима выгнулась и еще теснее прижалась к нему. Факс высвободил из-под нее руку, схватил ее ладонь и с силой притянул к своей пылающей плоти. Коснувшись ее, Серафима на миг замерла, не зная, что делать. Потом осторожно и робко погладила пальчиками бархатистую поверхность, все время несколько тревожно прислушиваясь к порывистому дыханию мужа. А когда, обхватив его плоть, она инстинктивно стала водить по нему рукой, Альберт понял, что пришла пора перевернуть еще одну страницу. Опрокинув ее на спину, он встал на колени и стянул с нее панталоны. А затем лег на нее, рывком раздвинул ноги и, впившись губами в грудь, двумя толчками вошел в нее.

Она даже не вскрикнула от боли. Только открыла глаза и какое-то время смотрела перед собой, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Альберт, уткнувшись лицом в ее грудь, продолжал двигаться в ней, а она лежала с открытыми глазами, и в голове ее звучала только одна мысль: Женщина… Она стала женщиной!

Потом ее глаза затуманились. Факс двигался в ней все неистовее и быстрее, и тело стало будто полниться чем-то горячим, все больше, больше. Альберт вдруг застонал и замер, и она почувствовала короткие толчки. Потом еще и еще. Тотчас вслед за этим ее охваченное страстью тело содрогнулось, волна неизбывного блаженства накрыла ее, и она излилась горячими соками, переполнявшими ее тело. И перестала существовать.

Этой ночью они предавались любви еще дважды.

Когда Серафима пришла в себя и вспомнила, что произошло с ней несколько минут назад, она, переполненная благодарностью, нежно прикоснулась губами к подбородку мужа и прошептала:

— Благодарю тебя…

— Да будет тебе, — довольно улыбался Факс, по инерции отвечая на ее поцелуи. — Это я должен быть благодарен тебе за то, что ты подарила мне свою невинность.

— Глупыш, — улыбнулась в ответ и она, целуя ладони супруга. — Я столько лет ждала этой ночи. Зато теперь можно и умереть.

— Вот теперь-то умирать как раз не надо. Мы еще с тобой только начали.

— Правда?

— Абсолютно.

— Значит, — она даже чуть затаила дыхание, — тебе понравилось… со мной?

— Разумеется, — поспешил успокоить ее Альберт. — Как такая сладость может не понравиться?

Он немного помолчал и спросил:

— Тебе было очень больно?

— Нет, — отвечала она, светясь в темноте улыбкой. — А может, да, я не помню.

— А у тебя все… получилось?

— Что все?

— Ну, у тебя получилось то, что получилось у меня?

— Кажется, да, — поняла, наконец, Серафима, о чем спрашивает муж. Муж! Настоящий, как у всех. Да нет, много лучше, чем у всех!

— Тебе правда было хорошо со мной?

— Правда.

— Правда-правда? Ведь в этих делах я не слишком сведуща.

— Я знаю. И это самый твой драгоценный подарок.

— Но…

Она посмотрела на Альберта и смущенно улыбнулась.

— Что? — спросил он, догадываясь, что она хочет о чем-то попросить.

— А ты научишь меня любовным премудростям? Ласкам и всему такому… Чтобы я могла доставлять тебе удовольствие и чтобы тебе всегда было приятно быть со мной?

— Конечно, научу, — отозвался Факс, приятно удивленный энтузиазмом жены. — Полагаю, сии науки доставят нам обоим немало наслаждения.

— О, я буду прилежной ученицей!

В порыве нежности она встала над ним на колени и принялась целовать его грудь, живот и даже коснулась губами основания естества Факса, прилегшего отдохнуть на ляжку хозяина.

— Тебя я тоже благодарю, — шепнула она ему и поцеловала влажную головку. Плоть вздрогнула и стала медленно, толчками, подниматься.

— Он встает, — радостно сообщила она и хотела поднять голову, но Альберт положил ладонь на ее затылок.

— Продолжай, пожалуйста, — попросил он.

— Что? — не поняла Серафима.

— Ты просила научить тебя ласкам, приятным мне, — мягко произнес Факс. — Одна из таких ласк — делать то, что ты уже начала делать. Это одна из самых захватывающих для мужчин любовных игр… Мне будет очень приятно.

Плоть Факса уже начала восставать и намеревалась занять вертикальное положение. Серафима обхватила ее своими пальчиками и прикоснулась губами к головке. Альберт шумно выдохнул, и Серафима, подняв на него глаза, увидела, что ему действительно очень приятно. Он лежал, прикрыв веки и запрокинув на подушки голову и блаженно улыбался чуть приоткрытым ртом.

Она наклонилась ниже и обхватила губами головку плоти, водя языком по ее округлости, и Альберт громко и протяжно застонал. Его плоть снова приобрела твердость железа. Он вдруг сделал несколько движений бедрами, и ствол его внушительных размеров естества наполовину скрылся во рту Серафимы.

Она чувствовала его наслаждение как свое собственное. Снова, как в первый раз, остановилось время, и мир перестал существовать. Медленно, лениво шевельнулась в голове мысль, что она будет делать то, что делает сейчас, каждый день, ведь это так сладко ему! Одной рукой и ртом она ласкала его естество, а другой ласково перебирала яички и нежно водила подушечками пальцев по складкам его паха.

Она дрожала всем телом. Она хотела его!

Рукой, которой она придерживала его плоть, Серафима стала опускать и поднимать кожицу на ней, одновременно облизывая языком ее головку.

Время от времени бросая взгляды на мужа, она видела и сразу отмечала про себя, что ему особенно нравится.

Когда она стала поднимать и опускать кожицу на стволе плоти, Факс застонал сильнее и протяжнее. Значит, это она будет делать и дальше. А вот на ласки пальцами его паха он никак не отреагировал, выходит, в любовных играх их более не будет…

Боже, как она хочет, чтобы он потерял голову от наслаждения! Чтобы он изнывал в нежной истоме, сладостно стонал и блаженствовал в нескончаемом безумстве экстаза. Она готова сделать для него все, пусть только попросит или намекнет хотя бы мимолетно, невзначай. И тогда она…

Альберт вдруг присел, каким-то образом протиснулся меж ее ног и вошел в нее снизу. Она сидела на коленях, а он лежа под ней, касался ее груди и входил в нее с немыслимой скоростью. Потом он взял ее за талию и стал приподнимать и отпускать в такт собственным движениям. Поняв, что он от нее хочет, она последовала за его ритмом, и снова горячие волны стали охватывать ее с головы до пят. Продолжалось это, верно, более четверти часа и сопровождалось неистовыми соприкосновениями напряженных тел. Ей было сладко, но она боялась, как бы не причинить ему боль, потому он излился один, и замер тяжело дыша. А потом они лежали в блаженной полудреме широко раздвинув ноги, и их руки, в перекрестии, покоились на сакральных местах друг друга, влажных и горячих.