— У меня была мысль их спрятать, но, с другой стороны, знать, что я — это я, никто не будет наверняка. Но ведь никому не запрещено восхищаться мной, подозревая, что это я? Сложно объяснила, наверное, — она вздохнула.

— Нет, — я качнула головой, — вполне понятно.

— А у вас хорошо получается объяснять, — сделала очередной комплимент Лорели. До этого вечера я и не подозревала, что она так любит поговорить.

А небо-то какое было на улице, небо!

Как будто там, на плоскость выше, был свой сад с персиковыми деревьями; и будто пару дней назад они вдруг зацвели, все одновременно. Но век цветения не долог, увянуть всегда куда проще, чем поддерживать красоту, так что эти тысячи персиковых деревьев, сговорившись, сбросили цветки. А те в полёте разделились на лепестки и застелили ими границу между нашими плоскостями.

Нежно-розовое, с переливами в оранжевый, небо.

На секунду стало жалко, что платье на мне не белоснежно-белое — оно бы с благодарностью впитало эти нежные краски. Что таить, был у меня когда-то некто, имеющий потенциал в будущем стать мне мужем. Перед сном (если оставалось время) я лежала и представляла, как стою в белом платье, держа его за руку, а за нашими спинами разливается закат — примерно такой же. Угасает солнце, но ведь есть ещё улыбки, и они сияют ничуть не хуже.

Подъезд к Академии выстилали белые плитки. Образуя полуокружности, они замыкались в два фонтана — с левой и правой стороны. Оба фонтана изображали человека в полный рост. Левый — женщину, спина отведена назад, руки подняты к небу, будто она пытается остановить нечто страшное, летящее в её сторону. Застыли навечно обрывки платья, встревоженного ветром. А справа стоял мужчина, чем-то похожий на Гетбера: длинный плащ, ботинки с высоким голенищем; лица не разглядишь, поскольку он стоит спиной к тем, кто покидает Академию. В отличие от женщины, явно попавшей в беду, мужчина разводит руки в стороны, будто сделал уже всё, что мог, и сейчас ожидает аплодисментов.

Струи выбиваются ровно из центра их ладоней. Взмывают вверх необычно, закручиваясь в спираль, и с громким плеском разбиваются о водную гладь.

Жалко, что у меня нет с собой телефона. Какие классные фотки бы получились.

Если вдруг предположить, что всё, сказанное Гетбером, правда, и я в самом деле не сплю (хотя, конечно, я сплю), Академия заработала бы неплохие деньги, промышляя междумирным туризмом. Столько красивых мест, и это в одной лишь Академии. Каков сам Вейзен, я даже боюсь представить.

Омнибусов здесь целых три штуки, держатся друг друга, замерев под фонарём на длинной черной ножке. Будто, если осмелятся сдвинуться хоть на метр, их поглотит буйство нежно-розовой бездны. Смешные. Нечто среднее между нашими буханками и огромными металлическими жуками. Металлические, так и отсвечивают золотыми брюшками, и оконца круглые, как отверстия трахей. Нормальные автобусы компактные, лишенные всяких излишеств, а у этих во всю сторону идут усы: то зеркала, то антенны, то ещё нечто невнятное.

За рулем устроился мужчина с лысой головой, но такими длинными усами, каких я никогда ни у кого не видела.

— Место занимаем, как пожелается, — объяснила Лорели. Рядом с ней я и сама уже начала чувствовать себя студенткой, которой всё показывают и рассказывают.

— И часто они ходят между городом и Академией? — поинтересовалась я.

Голубые глаза в прорези маски взглянули на меня так, будто я и в самом деле не знаю самых очевидных вещей. Вот кому нужно преподавателем остановиться. Лорели удивилась, но все-таки ответила без всякого раздражения:

— В обычное время один раз в час. Ровно в семь минут отходят от фонаря. Конечно, не в таких количествах. Сегодня день исключительный.

Омнибус оказался больше и выше, чем увиделось с порога. Чтобы забраться внутрь, пришлось схватиться за золотистую ручку и сильно потянуть себя вверх. От такого рывка омнибус покачнулся, как на амортизационной подушке.

Здесь просторнее, чем в наших автобусах. И очень мало сидений. Одиночные, они примыкают к окнам — четыре с левой, дверной, стороны и пять с правой. А по центру вполне хватает места, чтобы парочка компаний смогла устроить пикник на клетчатых пледах. Студенты, пришедшие чуть раньше нас, все как на подбор — в одежде оригинального кроя, с яркими или металлическими вставками, в масках. Если здесь и были мои подопечные, я не смогла их распознать — вдобавок к маскам лица пассажиров прятал полумрак.

Свободных сидений осталось ровно два, в самом конце омнибуса друг напротив друга. Когда мы с Лорели заняли их, омнибус сдвинулся с места.

Долго ли нам ехать? Такого я точно спрашивать не стану.

Едва остались позади огни Вейзенской академии, мы попали под власть неба, темнеющего с каждым мгновением, и нависающего с обеих сторон леса. Наверное, раньше этот лес жил и на территории академии. Зато теперь местные дети, заблудившиеся в лесу, выходят не к избушке с курьими ножками, а к самому настоящему дворцу.

Омнибус ехал нехотя, на ходу создавая симфонию из скрежетов, скрипа и вздохов. Покачивался из стороны в сторону, неуклюжим медведем перебираясь через валежник. По салону летали воодушевленные шепотки, точь-в-точь те, какие я наблюдала всю сегодняшнюю лекцию.

Ехали недолго. У меня нет часов, чтобы сказать конкретнее. Но небо ещё не успело стемнеть полностью, а мы уже попали в новое царство света.

Я припала к окну, которое толстым наружным слоем пыли мало чем отличалось от окон привычных мне автобусов. И все-таки вид за ним открывался небывалый, пыль его сглаживала, но не скрывала.

Не знаю, с чем сравнить. Модернизованные английские трущобы. Дорога разделена на две полосы тротуарным островком, который через каждые три метра подсвечивается жёлтым огнем фонаря. Они чередуются со опорами воздушной линии электропередач, от которых, перекрещиваясь, отходят черные щупальца проводов. Вдоль дороги стоят трехэтажные дома: первый этаж отведен под лавчонки и конторы, верхние два больше похожи на жилые. Опираясь на стальные балки, вдоль домов идёт широкая водопроводная труба.

Иной раз между ними встречаются здания поинтереснее. Я успела заметить узкую башню с острым шпилем — видимо, ей вдохновлялись проектировщики академии. И широкую башню, крыша которой оканчивается стеклянным куполом (вид наверняка открывается прекрасный, панорамный). Вот ещё и башня с трапециевидной верхушкой: под самой крышей часы, а далее выпуклое зарешеченное окно, напоминающее фасеточный глаз мухи.

Здесь очень много поворотов, щелей меж домами и арок, сквозь которые можно попасть во внутренний двор. Но я не смогла различить, что же в