Посадка судна на мель не является для них чем-то необычным, напротив, формирует особый, доступный только настоящим специалистам, багерский шик. Популярность хорошего багермейстера определяется количеством посадок на мель. Особо приветствуются ситуации, вызванные сильным алкогольным опьянением. А если багер сумел самостоятельно с этой мели еще и сняться, то легенды о столь памятном событии будут десятилетиями будоражить неопохмеленный разум судовых балагуров.

В то время навигационное оборудование судов сводилось к трём точным приборам – сектанту, образца 1913 года, компасу, зафиксированному в неизменном положении ещё в 1905 году, и спиртометру. Последний использовался для уточнения параметров прозрачной жидкости, которой теоретически протирались два предыдущих агрегата. Всё это счастье дополняли карты Черного моря, точно отражающие географические познания ровесников Ветхого завета.

С годами они превратились в некое подобие древних манускриптов, на которых разборчиво выделялась лишь сухая надпись: «ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Контуры береговой линии просматривались очень слабо, зато всё остальное определялось наугад. Острова, рифы и прочие картографические парадоксы на поверку могли оказаться тривиальными следами мух, а такие несущественные мелочи, как глубины, приходилось определять исходя из собственного опыта…

Капитан Михелев знал, что такое хорошая мель не понаслышке – годы тяжелого и неблагодарного труда старшего помощника не прошли даром. Команда питала к своему капитану искреннее уважение и была уверена – Михелев свою мель обязательно найдет, и, возможно, даже выведет судно на чистую воду. Главное, опыт у капитана был большой.

Первый раз о нем, как о судоводителе заговорили, благодаря корове…

Дело было на Николаевском судоходном канале. Шаланда «Енисейская-4» только вышла из капитального ремонта. Ходовые испытания проходили на редкость успешно, пока кто-то не обратил внимания на резкое снижение хода. Машина работала нормально, бурунам за кормой мог позавидовать любой крейсер, а хода – не было. Вместо положенных семи миль шаланда разгонялась лишь до двух. После недолгих споров выяснилось, что новый винт, отлитый и поставленный на судоремонтном заводе, конструктивно не соответствует штатному. На проектирование и отливку нового винта должно уйти не меньше месяца и во избежание простоя, было принято решение шаланду из эксплуатации не выводить, и теперь движение шаланды от земснаряда до свалки (места сброса грунта) выглядело странновато – судно передвигалось чрезвычайно медленно, поднимая бурун выше палубы. Временная тихоходность судна совпала с прибытием новоиспеченного помощника капитана Михелева. Пышный банкет в его честь завершился далеко за полночь. На следующее утро капитан шаланды занемог. Простояв на мостике несколько часов, он почувствовал сильную головную боль и, поручив штурману Михелеву штурвал, спустился в каюту для поправления здоровья. В отличие от капитана, Михелев на ногах стоял твердо, что, впрочем, не прибавило ему знания акватории Николаевского канала. Капитан, уходя, смог выдавить из себя лишь одну сокровенную фразу:

– Держи курс на корову. Пока с нею поравняемся – я немного высплюсь.

Корова – это не морской термин, а домашнее животное. Она мирно паслась на берегу Николаевского канала, даже не ведая, что становится героиней нашего рассказа. В свою очередь Михелев, будучи человеком исполнительным, твердой рукой повел судно по указанному курсу.

Самостоятельно Николаевский канал он проходил впервые, но крупный рогатый скот, пасшийся на берегу об этом глобальном событии даже не догадывался. Михелев лично следил за коровой и периодически давал указания вахтенному матросу, который крутил штурвал то вправо, то влево. В капитанский бинокль корова была видна предельно четко. Бесхитростное животное спокойно что-то жевало, отбиваясь от мух при помощи хвоста, и не обращало внимания на рекогносцировки шаланды. Михелев, напротив, был предельно внимателен, мгновенно реагируя на малейшие действия ориентира.

Идиллия продолжалась часа полтора, пока капитан сквозь сон не почувствовал легкий толчок и характерное трение корпуса о грунт. Вернувшись на мостик, он быстро убедился в справедливости своей догадки – судно прочно сидело на мели. Двигатели работали на предельной мощности, со скоростью вентилятора вращался винт, на берегу мирно паслась корова, но судно с места не трогалось. По мостику носился бледный Михелев и отдавал команды, непонятные даже самому себе. Их молча выполнял невозмутимый рулевой. Но исправить положение без посторонней помощи было уже невозможно. Часа через четыре шаланду снял с мели подошедший буксир. Дебют Михелева закончился беседой в каюте начальника каравана, в ходе которой выяснилось, что корова – животное неразумное и на месте, как буй, не стоит. Самого же Михелева назвали безграмотным деревенским пастухом, не способным проследить даже за одной единственной коровой.

Через пять лет Михелев вновь прославился на том же Николаевском канале. В очередной раз представленный к должности капитана, прибыл он в компании с другими стажерами на уже знакомую нам шаланду. Встреча старых знакомых, естественно, закончилась банкетом. К утру возник спор – смогут ли стажеры самостоятельно провести судно до Очакова. Сначала капитан утверждал, что ничего из этой затеи не выйдет, потом согласился на эксперимент и, в завершение всего, пошел спать. Суть пари, заключенного в капитанской каюте была такова: если стажеры благополучно приводят судно в Очаков, то сразу же отправляются восвояси, с подписанными документами о прохождении месячной стажировки. В противном случае, они возвращаются в Одессу с бумагой, ставящей их профессиональную пригодность под большое сомнение.

Таким образом, вместо одного капитана на вахту заступили сразу три стажера. Стоящий у штурвала матрос растерялся от обилия противоречивых команд. В районе развилки, где канал разделяется на Николаевский и Херсонский, спор будущих капитанов разгорелся с невероятной силой. Если верить тому, что услышал рулевой, то возникнет парадоксальная картина – один стажер предлагал идти вправо, второй – влево, а Михелев успокаивал обоих, не решаясь, присоединится к кому-либо. Свое мнение у него было, но, помня случай с коровой, он не решался его высказать. Тонкость заключалась в том, что лебедь, рак и щука, т. е. – стажеры, даже не догадывались о цели визита судна в славный город Очаков. А дело было в отсутствии буксиров, ощущавшемся на флоте настолько остро, что для буксировки понтонов пришлось направить эту многострадальную шаланду – теперь за кормой тянулся длинный шлейф из двадцати понтонов, загруженных рефулированым песком. Пока стажеры спорили, шаланда резко сбавила ход, понтоны сбились в кучу, а тросы так опутали винт, что дальнейшее продвижение стало крайне проблематичным. Так бездарно намотать на винт и погубить три блестящие карьеры!!!

Чудесное спасение, в облике старшего механика, появилось неожиданно: «Отдайте один конец буксирного троса, привяжите его к линю и ныряйте по очереди, постепенно разматывая трос под водой».

Простое решение таило в себе серьезную опасность, но наши стажеры были настроены решительно. Пока капитан спал, они всю ночь ныряли в районе кормы. К шести часам утра винт был освобожден, понтоны взяты на буксир, а шаланда взяла курс на Очаков. Несколько часов спустя, проснулся капитан. Выйдя на палубу, он лишь констатировал факт удачного прихода судна в порт назначения. Получив выигранные в результате пари справки, стажеры поспешили ретироваться с приносящей неудачу шаланды. После таких экстраординарных событий капитан Михелев зарекся подниматься на капитанский мостик шаланды. Впоследствии, будучи капитаном землечерпалки, при виде швартующихся к борту его земснаряда шаланд, он отворачивал голову, незаметно сплевывал через левое плечо и что-то шептал себе под нос.