Седьмого ноября «Борис Годунов» был закончен. В развеселом письме Вяземскому автор извещает: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын! Юродивый мой малый презабавный; на Марину у тебя встанет — ибо она полька, и собою преизрядна…»

Подурачившись, Пушкин тут же всерьез призадумывается о будущем своего творения. И тревожится: «Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию — навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!»

Вспомним: юродивый у Пушкина жалуется царю Борису на уличных ребятишек: «Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича». Не увидит ли император здесь намек на то, что он в 1801 году не помешал заговорщикам задушить своего отца Павла I?

Но не успевает царь прочитать это сочинение. 19 ноября он скоропостижно умирает в Таганроге. Эта новость нескоро доходит до Псковщины. В Новоржеве солдат, приехавший из Петербурга, рассказывает о кончине императора Александра. Пушкин посылает кучера Петра — проверить.

Что-то важное сейчас произойдет в Петербурге. Ехать туда?

Пушкин оформляет себе «билет» на имя Алексея Хохлова, крепостного Прасковьи Осиповой, и с садовником Архипом Курочкиным 1 или 2 декабря отправляется из Михайловского в Петербург. Но вскоре велит поворотить назад. Потом сошлется на дурную примету: дескать, заяц дорогу перебежал.

Зайцу этому — реальному или «виртуальному» — суждено будет войти в историю культуры как спасителю великого поэта. Мол, не останови он Пушкина — тот бы угодил в самое пекло истории, приняв участие в восстании декабристов. В общем, это резонно и подтверждается словами самого поэта о том, что он делал бы 14 декабря, находясь в столице.

Однако о предстоящих потрясениях никому еще не ведомо. Пушкин полагает, что престол по законному праву унаследует Константин Павлович: «Радуюсь восшествию на престол Константина I» (из письма П. Катенину). К нему можно обратиться с просьбой о снятии опалы, о разрешении жить в Петербурге, а то и о поездке за границу. Но все-таки, наверное, уместнее действовать через друзей. К ним Пушкин и взывает в письме Петру Плетневу в начале декабря, после импульсивного порыва ехать в столицу: «Милый, дело не до стихов — слушай в оба уха: если я друзей моих не слишком отучил от ходатайства, вероятно, они вспомнят обо мне… Если брать, так брать — не то, что и совести марать — ради бога, не просить у царя позволения мне жить в Опочке или в Риге; черт ли в них? а просить или о въезде в столицу, или о чужих краях».

Четырнадцатого декабря Пушкин заканчивает написанную «в два утра» небольшую поэму «Граф Нулин». Вызывающе простая фабула. Приехавший из-за границы граф, поклонник всего иностранного и довольно пустой человек (фамилия ему дана «говорящая»), случайно попадает в дом провинциальной барыни Натальи Петровны. Она с ним кокетничает, и он по недоумию отправляется к ней ночью в спальню. Получает пощечину и со стыдом ретируется. Утром возвращается с охоты муж хозяйки. Граф срочно уезжает, отказавшись от обеда. За столом Наталья Петровна рассказывает о ночном инциденте мужу. Тот возмущен. И тут появляется припасенный для финала новый персонаж — Лидин, «их сосед, помещик двадцати трех лет». Почему он смеется — читатель должен уразуметь сам.

Еще, по замыслу Пушкина, читатель должен уловить здесь намек на поэму Шекспира «Лукреция». О ночном приключении Нулина говорится: «К Лукреции Тарквиний новый / Отправился, на всё готовый». Лукреция — жена римского патриция, изнасилованная царским сыном Тарквинием и покончившая с собой. После этого события в Риме начинается бунт, который приводит к свержению власти и установлению республики.

Тонкая «интертекстуальная» игра, однако, сразу понята не будет, и автору придется в 1830 году в «Заметке о “Графе Нулине”» разъяснить — уже не современникам, а потомкам — свое намерение «пародировать историю и Шекспира». «Заметка», впервые опубликованная лишь в 1855 году, заканчивается словами: «Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. “Граф Нулин” писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения».

Под «странным сближением» (само это сочетание войдет в разряд «крылатых слов») Пушкин имеет в виду иронию судьбы, иронию самой истории. Ведь веселую поэму с историческим подтекстом автор завершает как раз в тот момент, когда после воцарения Николая I восставшие полки вышли на Сенатскую площадь.

Пушкин узнает об этом через три или четыре дня, находясь в Тригорском, от приехавшего из Петербурга повара Осиповой — Арсения. Пока он дописывает четвертую главу «Евгения Онегина», читает «Бориса Годунова» Алексею Вульфу («Ко мне забредшего соседа, / Поймав нежданно за полу, / Душу трагедией в углу»).

В Петербурге 30 декабря поступает в продажу книга «Стихотворения Александра Пушкина». Поэт благодарит Плетнева за ее издание и жалуется на молчание друзей: «Верно вы полагаете меня в Нерчинске. Напрасно, я туда не намерен — но неизвестность о людях, с которыми находился в короткой связи, меня мучит. Надеюсь для них на милость царскую».

Нерчинск — город в Забайкалье, где вскоре окажутся многие декабристы. Их судьба вызывает у Пушкина искреннюю тревогу — и в то же время он излагает здесь ту версию своих отношений с декабристами, которую надлежит транслировать наверх: «…Не может ли Жуковский узнать, могу ли я надеяться на высочайшее снисхождение, я 6 лет нахожусь в опале, а что ни говори — мне всего 26. Покойный император в 1824 году сослал меня в деревню за две строчки нерелигиозные — других художеств за собою не знаю. Ужели молодой наш царь не позволит удалиться куда-нибудь, где бы потеплее? — если уж никак нельзя мне показаться в Петербурге — а?»

Ту же версию — о ссылке за «неверие» — Пушкин разрабатывает и в письме Жуковскому. Пушкин не уверен, что его не прочитают «третьи лица», по отношению к которым он выдерживает здесь дипломатичный тон: «Вероятно, правительство удостоверилось, что я заговору не принадлежу и с возмутителями 14 декабря связей политических не имел, но оно в журналах объявило опалу и тем, которые, имея какие-нибудь сведения о заговоре, не объявили о том полиции. Но кто ж, кроме полиции и правительства, не знал о нем? о заговоре кричали по всем переулкам, и это одна из причин моей безвинности».

Самому же Жуковскому он дает честный отчет: о том, что в Кишиневе был дружен с В. Ф. Раевским, Пущиным и Орловым, что был масоном в кишиневской ложе, что находился в связи с большей частью заговорщиков. Такая откровенность бывает в разговоре подсудимого с адвокатом. В качестве еще одного адвоката Пушкин надеется привлечь Карамзина: «Прежде, чем сожжешь это письмо, покажи его Карамзину и посоветуйся с ним. Кажется, можно сказать царю: Ваше величество, если Пушкин не замешан, то нельзя ли наконец позволить ему возвратиться?»

Неизвестно еще Пушкину, что Карамзин тяжело болен — после того как простудился 14 декабря, придя на Сенатскую площадь. 22 мая Карамзин уйдет из жизни, о чем Пушкин с изрядным опозданием узнает из письма Вяземского. «Карамзин принадлежит истории», — напишет Пушкин в ответ, а впоследствии издание «Бориса Годунова» будет открываться так: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает Александр Пушкин».

ХХХIII

В январе 1826 года закончена четвертая глава «Евгения Онегина». Тут же стремительно пишется пятая. Знаменитое впоследствии описание «Зима! Крестьянин, торжествуя…». Сон Татьяны… Пушкин в отличной форме.

В феврале уже распроданы все 1200 экземпляров книги «Стихотворения Александра Пушкина». Издание приносит ему восемь тысяч рублей гонорара.

Тем временем ведется следствие по делу декабристов, по ходу которого проясняется степень популярности среди них пушкинских стихов. В апреле Пушкин уничтожает свои записки, где слишком много свидетельств его связи с бунтовщиками.

Одиннадцатым мая 1826 года датирован следующий документ:

«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под каким бы они