Комната наполняется гулом, бойцы переглядываются, но никто не вякает.

Командование знает больше, чем говорит, но воинам лишняя информация не нужна. Главное — приказ. Петров покидает казарму.

Мы долго молчим.

— Духи вдруг появляются там, где их, по разведке, не должно быть. Да это ясное дело, просто информация от разведки тупо устарела, — бросает Коршунов.

Напряжение растет в части. Бойцы переглядываются, как будто решая, кто первым заговорит, кто сорвёт крышку с этого котла.

Всё понятно. У всех накипело.

Я тоже вслед за полковником покидаю казарму.

После последнего боя и информации от руководства на душе остаётся неприятный осадок.

Ощущение такое, что дело недоделанным осталось.

Ночью дежурю. Слышны громкие голоса, кто-то спорит по рации, кто-то проходит мимо, кто-то кроет матом всё и вся.

Неожиданно ко мне подходит полковник Петров. Не спится ему что-то…

— Доложила разведка — колонна будет на рассвете через пару дней, — коротко, почти шепотом бросает он.

Ясно! Поиск Джаафара откладывается.

Но мысленно я уже прощаюсь с ним, чувствуя, что день его тоже скоро придёт.

— Понимаешь, Глеб, — полковник садится рядом и говорит приглушенным голосом. — Обстановка сейчас для наших советских войск здесь, в Афгане, складывается крайне напряжённо. Мы уже четыре года вовлечены в конфликт, который превратился в затяжную изнурительную войну.

Молча киваю, знаю все это не по наслышке.

— Главные проблемы для нас здесь это партизанская тактика моджахедов, местность страны и поддержка духов со стороны западных стран. Горы, узкие ущелья и сложные перевалы создают для них идеальные условия. Духи внезапно нападают и так же быстро исчезают. Устраивают засады, диверсии и рейды. Они хорошо знают местность, в этом их козырь.

— Да, я знаю обо всём, товарищ полковник. Моджахеды подвергают атакам и наши советские колонны снабжения. Даже обеспечение баз в крупных городах, таких как Кабул или Кандагар, связано с большим риском, ну, а отдалённые гарнизоны постоянно страдают от нехватки ресурсов.

Петров смотрит на меня внимательно.

— Молодец, Беркут. Политически подкован. Тогда должен хорошо понимать меня. Отлично, что наши разработали эту тактику — высаживать десантников с вертолётов в ключевых точках, чтобы перекрывать пути отступления моджахедов и окружать их. Это очень эффективная тактика.

— Я вас хорошо понимаю, товарищ полковник. Но это не отменяет того, что Джаафар теперь стал моим личным врагом. И я должен его ликвидировать.

Петров вскидывает на меня глаза.

— Глеб, у нас есть ключевые задачи по удержанию контроля над стратегическими пунктами и дорогами, мы должны пресекать поставки оружия и боеприпасов моджахедам, уничтожать крупные базы и укрытия духов. Поэтому вопрос по ликвидации Джааахада пока отставить! — смотрит на меня прицельно.

— Есть — отставить!

Полковник уходит. Слышу скрежет собственных зубов. Я офицер, обязан подчиняться приказу.

Но у меня наступает диссонанс в голове.

Ликвидировать Джаафара —это мой долг.

Получилось, я его упустил, неважно, какие были на то причины, теперь я должен исправить свою ошибку.

Только тогда гештальт будет закрыт.

На следующий день — отоспаться после ночного дежурства не получается.

Мы только что вернулись с подготовки — марш броска с тяжелым снаряжением, и я просто мечтаю о часе покоя. Нет подготовка меня ничуть не напрягла, но вот поспать мне явно бы не помешало.

Солнце палит, не продохнуть. Густой запах горелого асфальта смешивается с пылью, которую приносит сюда сухой афганский ветер.

Лицо стянуто потом и пылью, но не сейчас не до душа — в любой момент могут снова поднять по тревоге.

И тут появляется она.

— Лейтенант Беркутов?

Я поднимаю глаза. Девчонка в халате, белом, как жаркое полуденное солнце, заходит ко мне так уверенно, будто мы старые друзья.

Темно-русые волосы, косая чёлка, большие серые, как сталь, глаза сверлят прямо в душу. А я — хоть убей, не узнаю её.

— Ты меня не помнишь? — говорит она и мягко улыбается.

— Извини, я не знаю, кто ты, — отвечаю честно, чуть хмурясь. Глаза непроизвольно скользят по её форме — медсестра. Странное чувство беспокойства ворочается в груди. Вижу её впервые, точно, а её взгляд будто сверлит, копается во мне.

— Маша Озерова. Я ведь тебя ждала, Глеб. Всё это время. Только дождалась, видимо, того, что ты в упор меня не помнишь. — Она делает паузу, и во мне поднимается лёгкое раздражение.

Зачем ей это всё? Мне что, делать нечего перед вылетом, как слушать про какие-то давние ожидания?

— После ранения я ничего не помню, — говорю, стараясь, чтобы голос оставался ровным. — Контузия, понимаешь? Вся память стерта, что до Афгана было. Так что, извини, я не в курсе, чего или кого ты ждала.

Получилось грубовато. Но извиняться я не собираюсь. Она без разрешения вторглась в моё личное пространство. И как –то незаметно, чтобы собиралась его покинуть.

Девушка Маша смотрит на меня пристально, словно заставляет вспомнить её, ну, или думает, что я прикидываюсь. В её взгляде появляется что-то решительное.

— Знаешь, Глеб, я списалась с твоим братом Сергеем. Он сказал, что хочет приехать сюда, в часть, узнать, как ты.

— С каким ещё братом? — Я удивлён так, что у меня, кажется, пульс ускоряется.

Брат? Сергей? Чушь.

У меня нет брата. Ни Сергея, ни кого другого.

— Ну, ты не шути так, ладно? — Она чуть наклоняет голову, словно вглядываясь в мои глаза, ищет там что-то. — Это, знаешь, даже как-то нелепо. Ты не помнишь ни меня, ни его?

— Маш, послушай. — В голосе невольно появляется нотка раздражения. — Мне, честно, плевать на то, что было до ранения. Никаких родственников не помню, никакого «брата» у меня в голове нет. А тем более перед вылетом на задание, прости уж, мне не до разборок.

Не хочу объясняться с незнакомой девушкой, что у меня не было еще минуты свободной после возвращения со вчерашнего задания, ночного дежурства и сегодняшнего марш- броска.

— Сама подумай, как всё это звучит. Всё, что ты говоришь, мне незнакомо. Я этого всего не помню.

Она чуть сдвигает брови, но лицо её не меняется.

Спокойное, как у медсестры в операционной.

— Ладно, — говорит она тихо. — Значит, ничего не помнишь… — И уходит, не оборачиваясь, оставив меня наедине с этим странным ощущением.

Чуть позже, на построении, я всё ещё мысленно перевариваю наш разговор.

Да откуда бы взяться этому Сергею? Если бы он был, я бы его помнил. Но мысли ускользают.