— А это с какого угла посмотреть. И при каком освещении.

— Ладно, умник. Поскольку ты пациент, ругаться не стану. Скажи только: зачем ты это сделал?

— Да случайно! — поморщился Гера. — Сидел на подоконнике и вдруг потерял равновесие.

— Вдруг? А в школе говорят — из-за девчонки.

Гера засмеялся, но как-то неестественно, наигранно.

— Я ведь еще не совсем идиот. Чтобы из-за какой-то сучки…

— Ты бы поосторожнее с выражениями, — заметил директор. — А то, что ты не идиот, это верно. Хотел самоутвердиться? Показать себя в полном блеске, со звоном шпор? Славно.

— Филипп Матвеич, можете выполнить мою просьбу?

— Говори.

— Оставьте меня сейчас одного.

Директор несколько растерялся, настроившись на долгую беседу, но перечить не стал. Он поднялся, сухо попрощался с мальчиком и пошел к двери. Там, задержавшись, обернулся.

— Поживешь после больницы у меня, — произнес он.

— Видно будет, — буркнул Герасим.

В больничном дворике навстречу Филиппу Матвеевичу со скамейки поднялась Галя Драгурова, новенькая, кажется, из седьмого класса. Лицо перепуганное, глаза красные.

— Ты чего тут делаешь? — спросил он. Не дождавшись ответа, догадался сам. Улыбнулся, пригладив ее волосы. — С ним все в порядке, зря беспокоишься. Ему бы твои волнения. У парня совсем нет нервов, только стальные проводки. Так, значит, он из-за тебя в полет отправился?

Галя неуверенно кивнула:

— Мы шутили, дурачились. Никто ничего такого не ожидал.

— Дурачились… — повторил Филипп Матвеевич. И задумался. Они будут дурачиться еще очень долго, несколько десятков лет, а некоторые из них — до конца жизни. В природе человеческой заложено относиться к собственной жизни снисходительно и небрежно, словно в запасе у него есть и вторая, и третья… Иные просто кличут смерть на свою голову, как тот же Герасим. Зачем? Отсутствует инстинкт самосохранения?

Или впереди настолько не видно никакого света, что наплевать на себя? Что остановит его? Будущая любовь? Не к этой ли девочке?

— Поезжай домой, — вздохнув, произнес директор. — Уже поздно. Тебя, наверное, и так заждались.

— А когда его выпишут? — спросила Галя, чуть покраснев.

— Скоро. Через пару дней. Он тебе нравится? Гера — необычный мальчик. Но будь с ним осторожна. — Филиппу Матвеевичу не следовало бы о том говорить, но он не мог смолчать.

— Почему? — спросила Галя.

— Потому что неизвестно, что окажется сильнее: здравый смысл или безумие, любовь или ненависть, сам человек или его тень. Эта беспощадная борьба затягивает всех, кто окажется рядом. Как ты. Ты понимаешь меня?

— Мне кажется, да, — ответила девочка.

— Открыто! — крикнул Владислав.

В мастерскую вошли, протиснувшись в дверь, двое: один высокий, плечистый, похожий на тяжелоатлета, другой — низенький, с лицом, как печеное яблоко. Он протянул Драгурову руку и сказал:

— Напрасно не запираете. Тут всякие ходят. Вы к какому комбинату бытовых услуг относитесь?

— Ни к какому, — ответил Владислав, решив, что эти люди — из налогового управления. Вчера ему звонили и предупредили, что должны явиться с проверкой. У нас фирма по ремонту мелких изделий домашнего обихода. Налево, если вы заметили, чинят пылесосы, утюги и чайники.

— Заметили. И уже побывали, — сказал низенький, улыбаясь и выдерживая паузу.

Второй прошелся по мастерской, оглядывая стеллажи с куклами. Остановившись возле клоуна-марионетки, взял его в руки, подергал за ниточки и коротко заржал.

— Положите на место, — попросил Драгуров. — Эта игрушка требует бережного отношения. К тому же она сломана.

— Положи, положи, — сказал низенький. — Еще успеешь наиграться.

— А вы, собственно, по какому вопросу? — забеспокоился Владислав. — Вам, наверное, нужен финансовый директор? Все документы, бухгалтерские отчеты у него. А сидит он в другом месте, здесь мы только арендуем мастерские.

— К нему мы зайдем позже. Если потребуется. А может быть, обойдемся и без него. У Вас ведь своя касса и свой финансовый счет, не так ли?

— Все ясно, — сообразил наконец Драгуров, усмехнувшись. — Напрасные хлопоты. Я не имею дела с наличными. Только выписываю квитанции, а заказчик оплачивает их в Сбербанке. Кроме того, если это вам интересно, у фирмы уже есть «крыша». Не знаю, правда, сколько идет на ее «ремонт». По этому вопросу вам все же надо связаться с руководством. Я всего лишь одно из колесиков в этой машине.

— Речь ваша мне близка и понятна, — выспренно сказал низенький. — Но позвольте усомниться в ее искренности. Ни за что не поверю, что Вы, такой классный мастер, может быть, единственный специалист в своем деле, к которому обращаются даже из музеев восковых фигур и из кукольных театров, да и просто богатые дамочки, помешанные на своих дорогих игрушках, ни за что не поверю, что Вы не берете с них дополнительную плату. Превышающую проставленную сумму в квитанции. Нонсенс!

Тяжелоатлет вновь тихо заржал, наткнувшись на голого фавна с дудочкой, обнимающего двух нимф. Очевидно, из двух непрошеных посетителей лишь низенький обладал даром речи.

— Не беру, — хмуро сказал Драгуров. Ему стал надоедать этот бесполезный разговор, хотя он и понимал, что окончить его по собственной воле вряд ли удастся.

Низенький покачал указательным пальцем.

— Придется брать и начинать жить по новым экономическим законам, — сказал он весело. — Как думаете: пятьсот долларов в месяц Вас не слишком обременят? Уверен, Вы зарабатываете раз в шесть больше. Я имею в виду чистый нал, а не пособие в фирме.

— Где же я их вам возьму? — простодушно спросил Драгуров.

— Это, батенька, Ваши проблемы, не так ли? Пораскиньте мозгами. Потрясите своих клиентов. Вы же не хотите, чтобы они остались без своих любимых игрушек? А Вы — без заказчиков. Какой прелестный мальчуган! — Низенький подошел к столу, а печеное яблоко-лицо еще больше сморщилось. — Старинная вещь, сразу видно. Мальчик с лютней и луком. Сколько Вы за него получили?

— Лично я — нисколько. Все идет фирме.

— Оставьте!.. Право, надоело слушать Ваши сказки.

Тяжелоатлет рыгнул и наконец-то подал голос, оказавшийся высоким и сиплым:

— Ну, че? Может, я пока начну тут ломать все? Чтоб время не терять?

— Погоди, — остановил его низенький. — Мы же еще не договорились. Так как, господин Драгуров? Ваше решение? Учтите, что мне стоит больших усилий сдерживать Федора — это все равно, что тянуть белого медведя за собачий поводок.

— А может быть, Федор пока подождет за дверью?

— Нет. Думайте скорее. У меня еще так много работы!