Я молча бесилась в сторонке. Меня раздражало, что двуличность Сильвии Фут, кажется, огорчила Чэпмена не так, как меня.

— Хотелось бы мне хоть раз прочитать некролог убитой женщины, которую бы не канонизировали накануне вечером! — раздался в телефонной трубке голос Чэпмена. По субботам он всегда будил меня звонком без пятнадцати семь. — Что, злых и мерзких никогда не убивают? Я купил газеты по дороге домой.

«По дороге домой откуда? От Пэтти?» — ломала я голову.

— «Королевский колледж и Колумбийский университет оплакивают смерть любимого профессора». Да кто ее любил-то? Мерсер говорит, что она была настоящей стервой. «Черноволосая профессор убита после ареста супруга». «Пост», разумеется. Девица мертва — какая чертова разница, какого цвета у нее были волосы? Ты когда-нибудь читала некролог мужчины, где говорилось бы, что умерший был лысым или блондином? Когда-нибудь я напишу извещения о смерти для всех моих потерпевших. Искренне. «Презренная сучка, такая страшная, что время остановится, наконец получила по заслугам. Многие годы она делала гадости всем, кто перебегал ей дорожку». Что-то вроде этого. Ну, какие планы на день? В котором часу нас ждет сестра Лолы?

— Когда я говорила с ней вчера, она предложила час дня. Ты не возражаешь?

— Проснись и пой. Я подберу тебя в полдень на углу 57-й и Мэдисон.

Майк знал, что по субботам я всегда начинала день с класса балета в восемь часов — единственное, что было постоянным среди упражнений, давно принесенных в жертву непредсказуемой работе прокурора. Я уже много лет ходила к Уильяму. Растяжки, плие и занятия у балетного станка заставляли меня на некоторое время забыть о ежедневной порции преступлений, связанных с насилием. Затем меня ждала Эльза, моя подруга и парикмахер в салоне «Стелла», чтобы подправить мои обесцвеченные пряди. Впереди были веселые праздники. Во всяком случае, я надеялась, что они окажутся веселыми.

Я подняла газету, валявшуюся около двери, спустилась на первый этаж и подождала в холле, пока кто-нибудь не подъедет на такси. Мне не слишком хотелось ранним морозным утром голосовать на углу. Мчась по городу, я читала в «Таймс» историю Дакоты. Как только стало известно, что ее убили, статьи о ней переместились со второй полосы на первую: «Университетское сообщество ошеломлено смертью женщины-ученого».

Статья начиналась с достижений, публикаций и наград, накопленных профессором за свою относительно недолгую карьеру. Второй очерк описывал реакцию сотрудников колледжа. Начинался он так: «Морнингсайд-хайтс оплакивают свою соседку». Дальше объяснялось решение Колумбийского университета и Королевского колледжа отменить занятия накануне праздничной недели, пока полиция пытается установить, является ли убийство делом рук человека, преследовавшего только мисс Дакоту, или это угроза для всего студенческого сообщества.

В третьей заметке, сбоку, прослеживался ход следствия по делу Ивана Краловица и ставилась под вопрос целесообразность всей операции — не каждый день прокуроры из Джерси выбирают подобные методы подтверждения улик. Каждая статья изобиловала цитатами из разнообразных источников, близких к убитой, и ссылалась на красноречивые слова капеллана Королевского колледжа Виолетты Хайсинг-старшей. Последняя сожалела о своей подруге и призывала студентов сохранять спокойствие перед лицом угрозы их общей безопасности. Остальную часть страницы, где заканчивались репортажи, занимала фотография толп студентов, выходящих после службы из церкви Риверсайд. Каждый держал в руке по тонкой серовато-бежевой свечке. Кое-кто промокал глаза салфетками и платками.

Я сложила газету и убрала ее в сумку, надеясь, что позже найду время разгадать кроссворд. Заплатив таксисту, я бросилась к дверям, сбежала вниз по ступеням к студии Уильяма и, оставив пальто в раздевалке, присоединилась к своим немногочисленным подругам, разминающимся в центре зала. Судя по теплым улыбкам и обычным жалобам о негнущихся суставах и паре лишних килограммов, ни одна из балерин не связала меня с плохими новостями в сегодняшних заголовках газет. Какое облегчение избежать вопросов и забот, неизменно сопровождавших мое участие в трагедиях других! Я продолжала разминаться в тишине.

Каждый раз, поднимая голову, я оглядывала помещение в поисках Нэн Ротшильд, но она не появлялась. Нэн входила в преподавательский состав колледжа Барнард, и я вдруг вспомнила, что год назад мы несколько раз говорили с ней о Лоле Дакоте. Можно было бы воспользоваться ее опытом, подумала я, и поднабраться дельных мыслей о том, как общаться с ее коллегами в ходе секретного расследования. Но сегодня утром Нэн не было видно.

В зал вошел Уильям, и я закончила сгибания коленей. Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и провел нас к балетному станку — занятие началось.

Уильям начал с ряда глубоких, выверенных плие и громко считал, задавая ритм. Аудиозапись, объяснил он, — симфоническая фантазия Чайковского «Буря». Мои мысли унеслись вслед за музыкой, и я с удовольствием сосредоточилась на своих позах: так я не думала о том, что мне нужно сделать для расследования дела Дакоты.

— Выше голову, Александра. Когда выполняешь релеве, тянись прямо вверх. — Уильям провел указкой по ногам стоящей передо мной женщины, показывая безупречные линии ее возвышенной позы. К тому времени, как мы были готовы к упражнениям в зале, я уже здорово вспотела и полностью размялась. Я села на скамейку и широко расставила вытянутые ноги. Носок моей балетной туфли соприкоснулся с элегантно выгнутой ножкой Джули Кент.

— Какие планы на Рождество? Поедешь на Виньярд? — прошептала она.

Я кивнула:

— Ненадолго. А у тебя с Виктором что намечается?

Уильям приложил палец к губам и шикнул на нас, похлопав меня по плечу деревянной указкой. Джули улыбнулась мне и одними губами произнесла: «Позже».

Принимая душ после занятия и кутаясь в пальто от зимнего холода, мы болтали о праздниках. Несколько кварталов я прошлепала по черной от автомобильных выхлопов слякоти, но так и не встретила ни одного такси. В итоге мне пришлось ехать к парикмахеру на автобусе. Эльза прочитала утреннюю газету, и пока она рисовала полоски в моих светлых волосах, мы тихо болтали о странных событиях вчерашнего дня.

Когда незадолго до полудня я спустилась в вестибюль, машина Майка с включенными мигалками уже стояла перед дверями на 57-й улице. Мы поехали на Вест-Сайд, а оттуда к туннелю Линкольна и Нью-Джерси. Большинство машин — что типично для этого времени года — направлялись на Манхэттен, а не из него, как мы. Обыватели ехали покупать подарки на Рождество, поглазеть на изысканно украшенные витрины универмагов на Пятой авеню, покататься на коньках и своими глазами увидеть громадную елку на катке в Рокфеллер-центре. Нас же ждали более серьезные дела.

Пока я занималась балетом сегодня утром, Майк позвонил зятю Лолы и сказал ему и Лили, что судмедэксперт официально признал смерть Лолы насильственной. Впрочем, утренние газеты уже растрезвонили это всему городу. Кажется, теперь родственникам Лолы не терпелось увидеться с нами.