кромешной тьме, пытаясь найти ее. Ныряю. Выныриваю. Ныряю. Выныриваю. Каждое погружение оказывалось безрезультатным. Паника пожирала внутренности, как огонь. Каждая секунда, проведенная в прохладной воде, была секундой, которую нельзя было себе позволить.

Я решил разделить пруд на участки и нырять в разные стороны каждый раз, когда делал вдох. Это сработало. На пятом нырке мне удалось ухватиться за подол ее плаща.

Плыть обратно к берегу было нелегко, но когда я разложил Брайар на аккуратно подстриженном газоне и прижал дрожащие пальцы к ее шее, на моей коже раздался безошибочный теплый стук пульса. Слабый, но есть.

Я подавил вздох облегчения, прежде чем понял, что ее кожа головы - да и все лицо, собственно, - гораздо темнее, чем остальная часть ее мокрого тела. Кровь. Ее лицо было в крови. Должно быть, она получила травму при ударе головой.

Кровь.

Вода.

Травма.

Поток воспоминаний хлынул через шлюз. Я схватил телефон и позвал на помощь.

У меня еще будет время, чтобы рассыпаться.

Но это время было не сейчас.

11

Брайар

Шестнадцать лет

Еще одно лето, еще одна роза.

— Пурпурно-голубая роза. Самый редкий цвет для розы. По совпадению, это цвет твоих глаз. — Олли наклонил голову, чтобы поцеловать тыльную сторону моей свободной руки, его взгляд не отрывался от моего. — И моих яиц круглый год.

Я рассмеялась.

— Сильно извращаешься?

— Очень. Так чертовски много, что ты даже не представляешь. А ты - девушка извращенца. — Оливер плюхнулся рядом со мной на кучу бронзовых, мускулистых конечностей. — Что это говорит о тебе?

Я изогнула бровь.

— Что у меня сомнительный вкус на мальчиков?

Грудь Олли зазвенела от смеха, когда он наклонился для еще одного быстрого поцелуя. Я уставилась на свой простой топ и джинсы, жалея, что у меня нет возможности надеть милое платье, которое я сшила именно для этого случая. Его первый день в Швейцарии. Себ предупредил меня, что его брат попытается устроить мне сюрприз.

И все же Оливеру удалось застать меня врасплох на берегу озера, когда я лежала на траве под дремотным солнцем и выводила пальцем очертания толстых пушистых облаков. Он, как всегда, запрятал розу в мои волосы и, опираясь на локоть, смотрел на меня с мечтательной ухмылкой.

Я выдернула ее из волос и прижала к носу.

— Где ты ее взял?

— В Австрии.

Я сорвала с розы бархатистый лепесток и потерла его между пальцами.

— Она от природы голубая?

— Нет. Они лично выращивают розы, используя специальную подкрашенную воду. Им еще не удалось вывести розы такого оттенка. Поверь, я очень сильно вложился в этот стартап.

— Вывести? — фыркнула я. — Ты просто хотел использовать это слово.

Он закатил глаза.

— Виноват, зануда.

— Почему ты инвестируешь в голубые розы?

— Потому что, когда они станут товаром, я смогу посылать тебе их каждые выходные.

Было ощущение, что он выдернул землю у меня из-под ног, научив меня летать. Как будто я парила в воздухе под действием какого-то заклинания.

Оливер вырвал лепесток из моих пальцев и провел им по шее, отчего все мое тело покрылось мурашками.

— Очевидно, синие розы символизируют безответную любовь и глубокое желание, которое не может быть достигнуто.

Я тяжело сглотнула, сердце заколотилось в груди.

— Твоя любовь не безответна.

Он прикоснулся своим носом к моему.

— Нет?

Я покачала головой, и наши носы соприкоснулись в поцелуе.

— Хорошо. — Он быстро чмокнул меня в губы. — Ты влюбилась в кого-нибудь еще в течение учебного года? Есть ли кто-то, кого мне нужно убить?

Я чуть не подавилась смехом. До сих пор мое пребывание в Surval Montreux можно было назвать, по меньшей мере, сложным. Я выделялась, как гамбургер в тарелке с фруктами.

Во-первых, у меня не было родителей. Другие девочки чуяли эту слабость за версту. Они видели, что я никогда не отходила далеко от кампуса, всегда оставаясь на каникулах и в перерывах, пока они зафрахтовывали частные самолеты, чтобы провести время с семьей в роскошных кондоминиумах. Родители почти не отвечали на мои звонки, а когда отвечали, то использовали эти шестьдесят с лишним секунд, чтобы отругать меня за то, что я связалась с нашими дальними родственниками.

— Ты должна перестать доставать моих сестер, — насмехалась моя мама. — Ты зря тратишь свое дыхание. Я уже тысячу раз тебе говорила, я не общаюсь ни с кем из них. Они слишком завидуют нашему богатству и успеху.

Это не имело значения. Никто не отвечал на мои звонки. В конце концов, я перестала пытаться.

Мои одноклассники придумали мне прозвища. Ботаник, книжный червь, чудачка, одиночка и одно, которое прижилось, - Плакса Роза, благодаря тому, что меня поймали в кабинке туалета, когда я выла от умиления после того, как родители забыли о моем дне рождения. Им удалось превратить в оскорбление то, чем я гордилась, - мой интеллект, мою интровертность, мою чувствительность.

С другой стороны, я решила с головой погрузиться в учебу. Если у меня не будет ни семьи, ни друзей, то, по крайней мере, у меня будет светлое будущее. Лежа в постели, я представляла себе жизнь, которая будет у меня, когда я перееду в Америку. Друзья, общежитие, вечеринки, весенние каникулы.

Я бы наверстала упущенное время. Я создам свой собственный пузырь людей, которым я небезразлична.

Все это станет далеким воспоминанием.

Хотя в глубине души я знала, что травма оставляет неизгладимые следы. Расстояние просто позволяет нам увидеть, как далеко мы зашли.

— Конечно, я не влюбилась ни в кого другого. — Я засунула леденец в рот и провела языком по розовому леденцу. Мои губы были припухшими и, наверное, вишнево-красными от конфет, и я знала, что он не устоит перед настоящим поцелуем. — Ты влюбился в кого-нибудь еще?

— Нет. — Он схватил мою руку, осыпая ее пушистыми, перьевыми, безумно счастливыми поцелуями. Его теплое дыхание скользило по моим пальцам, его губы касались моей открытой ладони и костяшек пальцев. — Я не думаю, что ты понимаешь. Я настолько одержим тобой, что даже не рассказываю о тебе своим друзьям. Я настолько одержим, что мысль о том, что другие мальчики знают о тебе, вызывает у меня ревность. На днях Ромео увидел твою фотографию на моей заставке и спросил, кто ты, а я его просто ударил.

— Хм... — Я потянулась, чтобы поцеловать его губы. — Токсичная мужественность,