* * *

Действительно, исчезновение чудотворной иконы в Успенском храме заметили лишь спустя почти сутки после того, как туда зашел некий паренек совершенно неприметного вида. Некоторое время он с любопытством пялился по сторонам, а потом направился к алтарю. Однако, когда злонамеренный «захожанин» уже собирался подняться на солею, бдительная уборщица Наталья успела схватить его за рукав. Паренек запротестовал. Тогда на помощь к Наталье подбежала свечница Тамара. Вдвоем они коекак выдворили злоумышленника за дверь храма. После чего, дабы вернуть душевный мир, отправились на церковную кухню пить чай. Разумеется, чаепитие, сопровождавшееся разговорами, незаметно перешедшими в обыкновенные пересуды, затянулось надолго… Тем временем на дворе стемнело и кое-как успокоившиеся труженицы храма разошлись по домам. Лишь на другое утро, первой придя в церковь, свечница Тамара заметила, что с подоконника в притворе исчезла старая икона, попавшая к ним невесть когда и откуда, которую новый настоятель, отец Глеб, за ветхостью уже давно намеревался предать огню вместе с другими отслужившими свой век образами… Впрочем, куда больше Тамаре было жаль пропавшего с подоконника вместе с ней индийского латунного подсвечника, инкрустированного перламутром, в который она так любила ставить свечки…

А в это время торжествующий Борис Николаевич любовался на стоявшую перед ним на кресле «Владимирскую». Теперь он окончательно убедился – это она. Древняя чудотворная икона несметной ценности. У Жохова даже закружилась голова, когда он представил себе, сколько сможет за нее выручить. И он готов был хохотать над глупцом Ефимовским, который в свое время твердил ему, будто «на людскую хитрость есть Божия премудрость». Так где же она, эта хваленая премудрость? Зато чудотворная икона – здесь, в его руках…

Дело оставалось лишь за немногим: отреставрировать чудотворный образ, вернув ему первозданный облик. Как же тогда он будет выглядеть? Надо сказать, что Борис Семенович никогда не видел древних византийских икон. Разве что на репродукциях… Но одно дело – фотография. И совсем другое – оригинал… Неудивительно, что Жохову очень хотелось увидеть чудотворную Владимирскую икону в ее первозданном виде. Так что он с нетерпением ждал звонка от знакомого реставратора, не раз выполнявшего заказы Бориса Семеновича, которому Жох лично доставил драгоценную икону.

* * *

Реставратор Петр Игоревич Кашин внимательно осмотрел потрескавшуюся доску, на которой под слоем грязи и копоти едва угадывалось изображение Богоматери с Младенцем, относившееся к иконографическому типу Умиления Пресвятой Богородицы. Икона несомненно, была древней. На это указывало, в частности, то, что ее обратная сторона была покрыта левкасом. Петр Игоревич положил икону на рабочий стол и медленно, почти благоговейно, приступил к работе. Вот он уже положил на нее первые тампоны… постепенно под его руками изображение становилось все отчетливее, все более яркими становились краски…

Успенский собор во Владимире. 1860 г. Худ. Василий Поленов

Однако, чем дальше продвигалась работа, тем больше реставратором овладевало смутное чувство тревоги: икона все меньше напоминала древний византийский образ. Да, она весьма напоминала Владимирскую икону Божией Матери. И все-таки это явно была работа некоего западного художника. Вот уже стал виден розовый румянец на щеках Богородицы и припавшего к Ней Богомладенца… Вот стали хорошо различимы темно-зеленое платье со шнуровкой на широких рукавах, в которое была одета Божия Матерь, и полосатый платок, повязанный на Ее голове на манер тюрбана… Теперь не оставалось сомнений: это было изображение Мадонны с Младенцем, написанное, по всем признакам, в Италии, не раньше середины XVIII века, неким весьма посредственным художником…

Петр Игоревич устало поднялся из-за стола, на котором лежала икона, и набрал номер телефона Жохова:

– Добрый вечер, Борис Семенович. Я закончил. Нет, со мной все в порядке. Вы сами все поймете, когда увидите. До встречи.

* * *

…Да, история чудотворной Владимирской иконы и впрямь терялась во тьме веков. Впрочем, можно сказать иначе: подлинной ее истории не знал никто. А была она такова:

Году этак в 1767, при императрице-матушке Екатерине Великой, Н-ский князь Борис Андреевич Наволоцкий, будучи в Неаполе, приобрел у одного тамошнего торговца, промышлявшего всевозможными эллинскими и римскими редкостями и древностями местного изготовления, образ Пресвятой Богородицы с Богомладенцем. Ушлый антиквар клятвенно уверял «синьоро руссо», что икона сия первоначально находилась в Византии, во дворце самого тамошнего императора. Когда же вывезена была в Италию доблестными крестоносными рыцарями, то принадлежала многим знатным и именитым господам, включая знаменитого синьора Родриго Борджиа, бывшего во оны годы римским папой Александром Шестым, пока, наконец, не попала к нему в лавку… При этом торговец так бурно жестикулировал, закатывал глаза и восклицал «грандиозо» и «белиссимо», не забывая при этом набавлять цену, что князь втридорога купил редкостную икону, не догадываясь, что написал ее вовсе не древний византийский изограф, а художник Паоло с соседней улицы. Правда, судя по тому, что она и впрямь напоминала образ Умиления Пресвятой Богородицы, оный Паоло имел некоторое представление о том, как выглядят православные иконы. Однако под кистью пылкого южанина на щеках Богоматери и Богомладенца заиграл розовый румянец, а голову Пречистой украсили не строгие византийские чепец и мафорий, а повязанный на манер тюрбана полосатый платок, какие в ту пору носили прекрасные неаполитанки… Князь ушел с покупкой, довольный, что так недорого смог приобрести столь древнюю икону. В свою очередь, удачливый торговец древностями поспешил в остерию, дабы пропустить стаканчик, а заодно и порассказать, как ловко ему удалось объегорить глупого богача-иностранца.

Наскучив жить в чужих краях, вернулся князь Наволоцкий в родное имение. А привезенную из Италии икону повесил у себя в спальне. Не для того, чтобы молиться перед ней, а просто так, как заморскую редкость.

Потому что, по примеру Вольтера и Дидерота, считал себя достаточно просвещенным человеком, чтобы не веровать в Бога. Однако Господь, не хотящий погибели грешника, чудесным образом призвал князя-вольтерьянца к покаянию.

Как-то ночью, когда князь мирно почивал в своей спальне, забрался к нему в окно с топором кузнец Демид, бывший жених недавно взятой барином в свой дом крестьянской девки Акульки. Да ненароком задел он плечом висевшую на стене икону, так что та упала на пол. На шум сбежались слуги с дубьем и так отходили Демида, что уже на другой день пели бедняге-кузнецу «вечную память»…

С тех пор князя словно подменили. То ли совесть в нем Господь пробудил, то ли пережитый смертный страх не давал покоя… только вместо безбожных да фривольных французских книжонок принялся он читать книги душеполезные, а заместо заморских картин с нимфами и купидонами увешал комнаты святыми образами да лампадами. А для иконы, что ему жизнь спасла, построил в своем имении каменный храм. И завещал после его смерти основать при нем святую обитель.