Ариан потёр виски. Он уже достаточно знал ежиного шамана, чтобы не задавать лишних вопросов: оно того не стоило. Ситуация станет ещё более безумной, а с каждой фразой голова болела всё сильнее. Барнеби здесь, и вопросы о причине его появления ничего не изменят.

– Хорошие новости, – просто пробормотал он. – Ты вроде бы что-то говорил о завтраке?

Ёж хитро усмехнулся. Они съели тёплый хлеб с вонючим, но вкусным сыром, несколько виноградин и пригоршню орехов, и Ариану полегчало. Головная боль прошла.

Барнеби коротенькими пальцами выковырял из бороды хлебные крошки и, проверив их на съедобность, перешёл наконец к настоящей причине своего визита:

– Если честно, с дымоходом всё было в порядке. Думаю, Камелия хотела, чтобы я заглянул к тебе. – Найдя у себя в бороде ягодку черники, он с гордостью предложил её Ариану, а когда тот, поблагодарив, отказался, съел её сам. – Но, вижу, всё у тебя прекрасно, и ты тут чудесно обжился, – он похлопал Ариана по плечу. – Хм, но чего-то не хватает…

Ариан отвёл глаза. Знает ли шаман, что Кошка с ним больше не разговаривает? Что в темноте он видит не лучше, чем остальные? Что эти сны он…

– Яиц! Не хватает нескольких вкусных варёных яиц. Какой же настоящий завтрак без яиц, да? Ты, случайно, не спрятал парочку в своём гнезде? – Он заглянул под кучу одежды. – Нет? Ну, ничего. И так было вкусно. Что ж, мальчик, тогда я пойду. Как-никак за починку камина твоя тётя обещала мне пирог. – Человечек, так ловко пролезший в окно, неуклюже поднялся. Облизав пальцы, он кивнул Ариану, пошлёпал к двери и почти уже скрылся за ней.

– Кошка пропала. – Голос Ариана показался ему самому слишком громким.

Скрипнула дверь – и Барнеби остановился.

Зачем он это сказал? Но слова уже не вернёшь.

– Он… она… Голос, который говорил со мной, исчез.

Даже если эта новость и поразила Барнеби, он никак этого не проявил, лишь, медленно повернувшись, принялся внимательно изучать крепления деревянных балок, словно планировал реконструкцию. Ответ его потонул в зевке:

– А ты уверен, что сам не перестал прислушиваться?

Ариан покачал головой:

– Нет, ты не понимаешь. Я пытался, правда. Но напрасно. Голос исчез. Зато появились эти дикие сны. Плохая замена. Я не могу ни быстрее бегать, ни лучше видеть. Все эти ненадёжные силы больше не работают.

Барнеби шагнул в комнату. В его заросшем лице трудно было определить перемену, но что-то явно изменилось. Глаза запали, и чётче прорезались морщины на лбу.

– Силы, говоришь, больше не работают? Хм… – Он по-турецки уселся на пол. Засаленная парка свисала с его плеч как мантия. – Я предложил бы тебе отослать их назад и заказать новые.

Ариан не засмеялся, и тогда взлохмаченный человечек, достав из кармана пригоршню орехов, стал разгрызать их и неторопливо выколупывать ядра из скорлупы.

– Смотри, мальчик, разве это не именно то, чего ты хотел? Никто больше не брюзжит над ухом, ты уже не можешь унюхать, что люди ели позавчера, и голова больше не болит. Ночные кошмары наверняка тоже скоро закончатся, и тогда ты полностью освободишься от Кошки, – прогундосил он в поисках подходящего инструмента, чтобы вскрыть особенно неподатливый орех.

Полностью освободиться? Ариан вопросительно взглянул на него. До сих пор он ведь даже и не знал, что может потерять Кошку. Но правильно ли он понял – неужели есть путь назад? Больше никаких кошмаров. Никакого голоса в голове. Нормальная жизнь без заглядывания за завесу? Он станет обыкновенным подростком и будет сетовать не на ведьминские ритуалы и восстания гулей, а на то, что фильмы дурацкие и домашних заданий море. Где подписать?

Барнеби бросил ему грецкий орех, и он неловко поймал его.

– Поверь, мальчик, так лучше. Тотем – это не какая-то суперсила, которую ты запускаешь, когда тебе удобно. Это постоянное служение духам, когда-то бывшим богами. Мы просим их о заступничестве, приносим им жертвы, исповедуемся им – и они порой нам внимают. Но чаще всё же нет. Это не то, чего ты хочешь. Мы оба знаем: в твоей жизни нет места для чего-то более важного, чем ты сам.

Барнеби, поднявшись, стряхнул с пальто ореховую скорлупу. Ариан собирался что-нибудь возразить. Хотел сказать, что тот ошибается. Но так ли это? И что это вообще значит – «чего-то более важного, чем ты сам». Что может быть важнее собственной жизни? Разве не должен каждый сам о себе заботиться, плыть дальше, чтобы не пойти ко дну? Разве он уже не достаточно сделал для других?

– Так, а теперь мне пора вниз. В конце концов, такой пирог сам себя не съест.

Дверь захлопнулась, а Адриан так и сидел на полу. Прошло довольно много времени, пока он заметил, что предмет в его руке вовсе не орех.

Мерле провела по металлическим струнам, не издав ни звука. Она почти не ощущала их – настолько огрубела кожа на подушечках пальцев. Раньше этого не было. Когда отец только дал ей гитару, пальцы начинали болеть уже через несколько минут.

– Ты просто играй каждый день – и скоро перестанешь ощущать струны. Тогда мы вместе отправимся в турне, – он взъерошил ей волосы. – Один фанат у тебя уже есть.

Враньё – и всё же это воспоминание всегда вызывало у неё улыбку. Но сегодня улыбка давалась с трудом.

Она плотнее прижалась к холодному камню. В пространстве между деревьями и надгробиями кружил снег и завывал ледяной ветер. Но ангел охранял её. Статуя в человеческий рост была единственным, что здесь не изменилось. Кладбище находилось в запустении. Какие-то памятники были разбиты, некоторые накренились. Их потеснили мощные деревья, вернув кладбище в своё владение. Ясени и дубы защищали от ветра, снега и посторонних взглядов.

С тех пор как по школе разнёсся слух, где она обретается, она боялась встретить здесь других учеников: Рафаэля с его приятелями, подкарауливающих её, чтобы испугать, Самиру и остальных гусынь, которые стали бы потешаться над ней и снимать на смартфоны видео с ней среди могил. Но никто не приходил. Кладбище оставалось её местом уединения. Здесь её покой никто не нарушал.

Мерле подышала на онемевшие от холода руки. Ей очень не хватало шерстяных митенок, отданных Ариану, хоть проку от них зимой столько же, сколько и от кожаной куртки. Просто стоят слишком сильные морозы для прогулок на свежем воздухе. Так почему же она всё-таки здесь? По привычке? Потому что тут она встречалась с Джес?

Здесь на прошедших неделях они ели холодную пиццу и