— Все, — сказал Тюменин, вытирая пот с лица. — Готов.

В «мерседесе» было прохладно, Тюменин же истекал потом. На его бледном, вытянутом лице появилось слабое подобие вымученной улыбки. Тонкие губы подрагивали, он с такой мольбой посмотрел на Станкевича, что Хозяин отвел свой взгляд.

Он вытащил бутылку «Мартеля», налил физику полстакана, молча протянул ему:

— Выпей!

Миша тяжело вздохнул и залпом выпил коньяк. Станкевич разломил шоколад. За сладким потянулся и Кузьма.

— У тебя пивко, Генрихович, осталось? — спросил он.

— Пока потерпи, мало ли что, вдруг тебе придется машину вести, — осадил его Хозяин. — Еще? — спросил Станкевич у Тюменина.

— Можно, а то не пробило, — согласился Миша.

Геннадий Генрихович налил физику еще полстакана.

— Ты уверен, что все? — спросил он. — Нам с тобой, Миша, тут ошибиться нельзя!

— Такое напряжение биополя не в силах выдержать ни одно человеческое существо, — прошептал Тюменин, опустив голову. — Я, кажется, перестарался. Рука дернулась. У него все сосуды должны полопаться, а это бы ни к чему. Эксперты явно заподозрят неладное. Сам не пойму, что на меня нашло.

Станкевич недовольно вздохнул. Тюменин отключил прибор, засунул его в футляр.

— Поехали, шеф, — проговорил Кузьма. — Знатоки своего дела не обманывают.

По дороге они заехали к Василию Дитковскому, заместителю министра приборостроения. Когда-то именно Геннадий Генрихович, заприметил в директоре одного из крупных НИИ, который посещал вместе с Президентом, будущего замминистра и сам порекомендовал его на эту должность. С тех пор Василий Михайлович проникся к Станкевичу благодарностью, каковая не иссякла и после того, как закончилась депутатская карьера бывшего помощника из Кремля. Дитковский даже приглашал его к себе референтом, дабы поддержать оставшегося не у дел Станкевича, и Геннадия Генриховича трогала такая забота. Они договорились о встрече заранее на 16.00, на даче. Василий Михайлович по такому случаю специально уехал из министерства пораньше.

Большие напольные часы в просторной гостиной показывали 16.15, хотя стрелки наручных у Станкевича приближались к половине пятого, и гость намеренно заострил внимание хозяина на точном времени своего появления, подошел к старинному часовому шкафу, сделанному из красного дерева, ласково провел рукой по отполированной поверхности.

— Люблю старые вещи, — признался Геннадий Генрихович. — В них скрыта энергия времени.

— Пообедаешь со мной? Стол уже накрыт…

— Нет, спасибо, я ненадолго. Ну что там, в Новосибирске?

— Ну вот, здрасте! Я его ждал, специально готовился, икры побольше закупил, а он: «Я ненадолго!» — сердито проворчал Дитковский. — Мы с тобой, наверное, полгода уже не виделись! Пошли! Жены, к счастью, нет, церемоний никаких не надо, прислуги тоже нет, посидим вдвоем по-холостяцки, покалякаем.

Дитковский был всего на два года старше Станкевича. Крепкий организатор, начавший свой путь из заводской лаборатории, потом ставший заместителем директора завода по науке, потом директором головного НИИ, он давно уже перестал заниматься техническим творчеством, сосредоточившись на организационной работе. Хотя в юности, как говорил сам, подавал большие надежды, запатентовав около двадцати изобретений. Открытый, веселый, компанейский, Василий Михайлович нравился Станкевичу. Он умел поддержать разговор, любил выпить, непрочь был закрутить на стороне роман, но прежде всего никогда не забывал о тех, кто ему в свое время помог сделать карьеру. А выскочить из директоров НИИ в заместители министра, ныне уже в ранг первого заместителя, раньше было не так-то просто. Обычно директор НИИ становился сначала начальником управления в министерстве, а уж потом только попадал в замы. Дитковский же стал заместителем в тридцать восемь — событие весьма незаурядное. Поэтому и запомнил навсегда дружеское расположение молодого помощника Президента, оказавшего ему столь важную услугу.

Геннадий Генрихович, еще заранее договариваясь о визите к Дитковскому, прежде всего думал о своем алиби. Мало ли как повернутся события, а иметь отмазку для следствия надо. Он не сомневался, что расследование этого дела поручат опытным людям. Но у Станкевича имелось к Василию Михайловичу и одно важное дельце.

Станкевич прибирал к рукам очередной заводик. Крупный заводик: новосибирский «Точмашприбор». Японцы давно на него зарились, предлагая выпускать там аудио- и видеоплейеры, телевизоры, видеомагнитофоны, видеокамеры, словом, всякую ерунду, которая обещала давать немалую прибыль, да и правительство против этого не возражало. Но для Станкевича важно было и то, чтобы эта прибыль не уходила государству, а шла бы к нему, на его счета. Кроме того, у Геннадия Генриховича относительно новосибирского «Точмашприбора» имелись и свои тайные планы. Он хотел переоборудовать один цех для выпуска новейших технологий. Создать при нем и свой маленький экспериментальный отдел, где бы в штучном виде выпускали сверхминиатюрные подслушивающие устройства, датчики, сверхчувствительные микрофоны и так далее. Но чтобы создать такой цех-отдел, надо сначала стать хозяином завода. Лицензию правительства он на все это достанет. А этот цех и маленький отдел, по его подсчетам, давали бы ему почти тридцать процентов всей заводской прибыли, а может быть, даже больше. У Станкевича имелось много заказчиков на Западе, которых интересовала именно такая продукция. Не говоря уже о том, что при отделе будет и свое КБ, опытная лаборатория, где можно будет создавать такие вещи, о которых сегодня и фантасты не помышляют. Взять хотя бы тот же прибор Володина или те штучки, которые изобретал Тюменин. Едва Станкевич рассказал об этом Биллу Редли, который возглавлял Транснациональную финансовую корпорацию, или в просторечии «мировой клан финансистов», как тот через два дня одобрил этот проект и готов был дать любые деньги для его спешной реализации.

Сорок девять процентов акций завода Геннадий Генрихович уже заимел, но контрольный пакет все еще оставался для него недоступным. Пять процентов акций имел директор завода, и Станкевич теперь делал все, чтобы их заполучить. Тогда бы он набрал пятьдесят три процента и стал полновластным владельцем предприятия. Поэтому он и просил Дитковского помочь ему в этой деликатной ситуации: уговорить новосибирского набоба продать ему эти пять процентов. Тем более что директор собирался уходить на пенсию и особой заинтересованности в акциях у него не было: завод, как и другие предприятия, лихорадило, люди по многу месяцев не получали зарплату, и на какую-то отдачу, получение дивидендов с акций рассчитывать было пока смешно.

Дитковский усадил гостя за стол, налил рюмку «Наполеона», пододвинул чашу с икрой. Они выпили за встречу. Станкевич поинтересовался «Точмашприбором».

— Да он все о детях ноет. Вот дети, что я им оставлю, знаешь стариков! — махнул рукой Дитковский.

— А чего он хочет? — не понял Геннадий Генрихович.

— Вот бы домик или дачку где-нибудь, куда можно было бы ездить отдыхать всей семьей. Что еще старику надо? Но, конечно, не под Новосибирском. Сейчас у народа аппетиты растут. Им подавай заграницу. Дом он себе и под Москвой умудрился отхряпать. Трехэтажный.