поближе. А за Матвея взялся всерьез. Репетиторов нанял по всем предметам, по этикету, по верховой езде, по фехтованию. В лицей перевел, где кузены учились. И требовал — послушания, рационального поведения. Правда, и баловал тоже. В Москву вот на каникулы повез, хотел музеи показать, театры.

Матвей же опять поступил нерационально. Попросту говоря, глупо. Они с дедом в парке гуляли, недалеко от дома. Дед знакомого встретил, они разговорились, а Матвею стало скучно, он дальше по аллее пошел, а там девчонка маленькая плакала. Ее котенок убежал, залез на дерево и не мог спуститься. Мама, вроде бы, за помощью побежала. А Матвей на дерево полез. И ведь понимал, что ветки сухие, тонкие. И полез.

В итоге и котенка не спас, и сам на штырь приземлился. Ему потом сказали, что железка в сантиметре от сердца прошла.

Глупо? Определенно. Мог бы девочку успокоить, объяснить, что котенку обязательно помогут. Мог бы деда позвать. Он, может, и не эспер, телекинезом не владеет, однако внуку в просьбе не отказал бы, организовал спасение котенка.

Как не отказал, когда Матвею захотелось навестить Яру в приюте.

К слову, дед не спрашивал, отчего Яра. Матвей и сам толком не понимал. Просто… она была милой. Матвей не отказался бы от такой младшей сестренки. А еще она вела себя независимо. Ничего не просила, ничего не ждала. Ее хотелось защитить. Ей хотелось помочь. Он и сделал все, что мог, прекрасно понимая, что навряд ли они когда-нибудь встретятся.

А на то, что дед смягчится, Матвей не надеялся. Давно уж усвоил, что все свои обещания дед выполняет. Сказал, что выпорет по возвращении, значит, выпорет.

К счастью, откладывать наказание дед не стал. Матвей и так истомился ожиданием.

— Будешь готовиться к поступлению в кадетский корпус, — сказал дед, запирая дверь кабинета.

— Но я не хочу быть военным, — возразил Матвей.

— Я разве спросил, чего ты хочешь? — спокойно поинтересовался дед. — И чего застыл? Не знаешь, что нужно делать?

Матвей знал.

В этот раз боль казалась ничтожной по сравнению с обидой. Но кто он против главы рода? Деду подчиняются все Шереметевы. И Матвей подчинится, у него нет выбора.

Буквально на следующий день в гости заглянул один из Матвеевых дядьев. Не родной, двоюродный. Матвей торчал дома, потому что учеба еще не началась.

— Дедушка ушел, — сказал он, встречая гостя. — Не сказал, когда вернется.

— Знаю. Матвейка. Я к тебе.

— Ко мне? — удивился он.

— Ага. Не стой столбом, предложи мне чашку чаю.

Сказано это было полушутя, но Матвей, спохватившись, обязанности хозяина выполнил исправно. Дядя же, дождавшись, когда слуга покинет гостиную, сказал:

— Вот не знаю, что с тобой делать. По идее, надо наградить. Но надрать уши хочется сильнее.

— За что, дядь Саш⁈ — возмутился Матвей. — Если за дерево, так дед уже… надрал. Больше я ни в чем не виноват.

— А я разрешал тебе раздавать номер телефона друзьям? Я, в принципе, тебе его давал? — прищурился дядя. — И не смотри на меня невинным взглядом! Научился разговоры старших подслушивать…

— С ней все в порядке? — выдохнул Матвей, чувствуя легкое головокружение.

Дядя Саша, он же Александр Иванович Шереметев, определенно не злился. И племянника не отчитывал. Так, журил слегка. И, опять же, справедливо.

— В полном, — ответил дядя. — И я даже благодарен тебе за то, что ты сделал. Вот только больше так не поступай, договорились?

— Дядь Саш, я ей помочь хотел. Я больше никому, честное слово! Хочешь, клятву дам?

— Не хочу, — отказался дядя. — Слова достаточно.

— Расскажи, что произошло, — попросил Матвей. — На нее опять напали? Она позвонила, да? Ты их поймал? Их накажут?

— Нет, Матвейка, не расскажу. — Дядя отрицательно качнул головой. — И ты никому не говори, ладно?

— И… ему? — Матвей имел в виду деда.

— Никому, — повторил дядя. — И о девочке этой забудь. С ней все в порядке, правда.

— Хорошо. — Он повел плечом. — Все равно мы с ней никогда не встретимся.

— А это, Матвейка, как судьба распорядится, — вздохнул дядя.

Спорить с ним Матвей не стал. Говорят, эсперы и будущее видеть способны. Хотя… Какая судьба? Судьбой Матвея распоряжается дед. А он никогда не позволит, чтобы безродная девочка из приюта находилась рядом с его внуком.

Глава 14

Николай Петрович умер внезапно. И смерть его была… глупой. Так говорили.

Откровенно говоря, и я так считала. Как можно лечить других и не думать о собственном здоровье? Как можно не обращать внимания на недомогание?

У Николая Петровича болело сердце, а он откладывал визит к врачу. Как-то его вызвали в больницу поздно вечером: автобус с детьми попал в аварию. Всю ночь он возился с самыми тяжелыми из пострадавших, спас всех. Под утро ушел в ординаторскую, чтобы немного отдохнуть. Уснул — и уже не проснулся. Медсестры его не тревожили, и рядом не оказалось никого, кто мог бы помочь.

На похороны пришел весь город. Во всяком случае, и дом, и двор, и улица были заполнены людьми. И они шли и шли, чтобы проститься с чудо-доктором. С доктором, который спасал их самих, их детей, но оказался бессилен перед собственной смертью.

Лариса Васильевна постарела в один день. Белое фарфоровое лицо покрылось сетью глубоких морщин и старческих пигментных пятен, взгляд погас, волосы потускнели. Куда-то исчезла балетная осанка, превратив красавицу в сгорбленную старуху.

У нас с Ларисой Васильевной взаимной любви не случилось, хотя с ней я проводила гораздо больше времени, чем с Николаем Петровичем. Для него я была любимой внучкой, а для нее — внучкой ее любимого мужа, досадным недоразумением. Меня она терпела, но и научила многому. Я не любила ее за вредный характер, за вечные придирки, за требования соответствовать ее идеалам, и за это же была благодарна. Такой, какой я стала к семнадцати годам, меня сделала Лариса Васильевна.

А мужа она боготворила. Впрочем, как и он ее. Они никогда не ссорились. Он терпел ее вредный характер и выполнял все капризы, а она заботилась о нем, как о единственном любимом ребенке.

Лариса Васильевна следила за тем, чтобы муж был сытно и вкусно накормлен, идеально и стильно одет. Она ревностно охраняла его покой и организовывала его досуг. На званые вечера