– Та-а-ак… – сжав кулак, протянул дядька.

– Вот. Пять минут – один стакан молока. Да! Молоко быстро портится, но из молока можно сбивать сливки! А сливки обменивать в столовой на шоколад, – быстро завершил я, поглядывая на секундную стрелку на наручных дядькиных часах. – То есть сдаем Машку, снимаем сливки – и мы в шоколаде!

Дядька грузно поднялся с места, прихватил по пути ремень и через два шага нависал надо мной.

– У меня для тебя две новости, – странным, как эхо, голосом, произнес дядя Коля. – Во-первых, это кот. Жирный, откормленный кот.

– Вот блин, я уже котят успел пристроить заранее… – замедлился я на последнем слове и икнул, уставившись на черные как ночь дядькины глаза.

– Во-вторых, отпусти кота на улицу.

– Я столько котлет в него вложил!

– Живо! И по пути внимательно подумай над своим поведением.

Через две минуты я снова стоял перед дядькой – тот будто замер, ожидая меня в том же положении, с ремнем в руках.

– Ну? – строгим голосом спросил он.

– Я забыл про вашу долю? – вопросительным тоном произнес я.

– Неверно, Максим! – И он указал ремнем на кровать.

Неправильным ответом оказалось даже: «Я больше не буду».

– Пойми, в твоей жизни будет много силы, много власти. Но ты не имеешь никакого права распоряжаться чужими жизнями и чужой свободой! – ярился дядька между полетами ремня. – А если когда-нибудь забудешь об этом, я явлюсь к тебе даже из преисподней и отхлестаю ремнем еще раз!

Мог бы и просто объяснить – я бы разобрался и без ремня. Раз нельзя, то нельзя. И вроде как он сам это понял – оттого выставил на стол сахарницу, заварку и удалился, ковыляя, обходить территорию.

В общем, ко времени, когда пришел Семен, я все-таки смог сидеть на стуле. Заходил он уже два месяца, почти каждый вечер после ужина, и этого хватило, чтобы растолковать значение Подковы, Палки и Большой буквы «Р» с хвостиком. Очень интересно!

– Вот смотри. Напряжение равно сопротивлению умножить на силу тока. Что-то не понятно? – Семен терпеливо тыкал карандашом в формулу, показывая загогулины и рассказывая, что они обозначают.

– Ага. Что такое «умножить»?

Семен звонко шлепнул раскрытой ладонью по лицу. Он так часто делает, перед тем как ответить. Наверное, думать помогает.

– Умножить – это действие, – закатив глаза к потолку, пояснил он.

– Круто! А я могу делать это действие?

– Да. Ты умножаешь скорбь.

– На что? – деловито уточнил я, записывая важную информацию в тетрадь.

– На тоску.

– И что получается?

– Безысходность, – тоскливо вздохнул мой учитель. – В общем, закрывай тетрадь и переворачивай. Видишь столбики?

– Ага. – Я уставился на ровные строчки цифр с тем же знаком.

– Выучишь к следующему разу. Заодно поймешь, что такое умножение, – засобирался Семен.

– Два умножить на семь равно четырнадцать… – прочитал я строчку. – А это точная информация?

– Абсолютно. Все, что тут написано, – полная правда.

– Хм… – Я приписал в конец колонки: «Максим = император». Теперь этой таблице можно верить.

– Завтра зайду, – помахал рукой Семен.

Дядька вернулся ближе к ночи, и вернулся явно из большого города – на это указывали запахи одежды, пыль на ботинках.

– Присядь, – указал на место за столом и разлил чай по кружкам.

Извиняться будет?

– Я продолжаю поиски твоих родных, – начал он, выуживая из кармана пачку настоящих вафель. – Пока удается плохо, – признался он, присаживаясь напротив.

– Совсем плохо? – приуныл я, придвинул к себе пачку и, не заметив запрещающего взгляда и жеста, великодушно забыл про утреннюю обиду.

– Через роддом – ни одной зацепки. Через Силу Крови – тоже мало успехов. Разве что у одного японского рода вроде что-то похожее, но ты, – оглядел он меня с головы до ног, – совсем не похож.

Я перестал растягивать уголки глаз в стороны и ссутулился.

– Как я уже сказал, поиски я продолжаю. Но делать это в стенах интерната очень сложно, долго пропадать в городе я не могу.

Дядька помялся некоторое время, даже поднес чашку к губам, но поставил ее назад.

– А еще находиться мне здесь опасно, – признался он. – Помнишь, я говорил тебе, что нельзя показывать виду, что мы что-то знаем?

– Да, – кивнул в ответ.

– У мужчин, взрослых, я имею в виду, мозгам иногда не получается обмануть тело. В общем, мне каждый раз сложнее вести себя так же, как раньше. – Дядя Коля отвернулся к окну.

– Вы уйдете? – с грустью произнес я, осознав, к чему ведет сторож.

– Через несколько месяцев, – подтвердил он мое предположение. – Я начал процедуру усыновления Семена. После окончания учебного года мы уйдем оба.

– А я?! – обиженно вздернул я подбородок.

– Тебя я не могу усыновить, – извиняясь, понурил он голову. – Я же говорил – тебя вроде как и не существует. А так бы – обязательно.

– А Семена почему? – проглатывая обиду, шмыгнул я.

– После девятого класса интерната его никуда не возьмут. Интернатским стараются отказывать. Ему надо учиться в хорошей школе, не здесь, – сухо отламывал фразы дядька. – Я переведу его в другую школу, у меня хватит для этого возможностей. Ты ведь желаешь Семену добра?

– Да.

– Тем более что я тебе не сильно хороший помощник, – помахал он клюкой в воздухе. – С каждым годом ходить все сложнее. А Семен – молодой и умный, ему легче. Он станет взрослым раньше тебя и сможет опекать, передавать посылки, сахар. Тайком.

– Получается, Семен мне не из-за книжки помогает? – уставился я в пол и ковырял носком кед крашеные доски.

– Да, это я с ним поговорил, – признался сосед, – и он согласен и насчет школы, и дальше…

– Вот так вот поверил и согласился? – недоверчиво приподнял я бровь. Если вспомнить все байки и сказки про людоеда-сторожа…

– Он взрослее, чем кажется. Есть такие скучные взрослые слова, как «конкурс на поступление», «блат», «льготы»… Ты не ведаешь их значений, а Семен уже начал о первом из них задумываться. Без второй вещи Семен не сможет поступить в университет. С третьей сможет, – но ее смогу дать ему только я, отец-одиночка, инвалид.

– А? – не понимая, переспросил я.

– Он сможет учиться в хорошем университете, если я его усыновлю, – расшифровал дядя Коля. – Поэтому согласился.

– Понятно… А он знает про меня?

– Нет, – коротко качнул сторож головой. – И ты не говори. Меньше знаешь – крепче спишь.