Вне зависимости от количества зон, на которые географы делили сферическую Землю, о мире за пределами Средиземноморья кое-что все же было известно. Ясно было, что некоторые части внешнего мира были слишком жарки для жизни человека, в других же невыносимо холодно. Непосредственного знакомства с полуденным солнцем Верхнего Египта было достаточно, чтобы убедить любого человека в том, что где-то совсем близко на юге лежит предел, за которым человеку не выжить. Логично было также считать, что в пустынных северных областях Европы и Азии, где солнце если и появляется каждый день, то лишь ненадолго, должен быть предел, дальше которого человек, не говоря уже о растительности, погибнет от холода. Где же лежат пределы мира, пригодного для жизни? В поисках географам приходилось опираться в основном на слухи и недостоверные рассказы путешественников и моряков. Как далеко приходилось им бывать, и что могли они видеть на окраинах известного мира?

Большинство авторов того времени сходятся в том, что обитаемый мир ограничивается северным умеренным поясом, который и сам на тот момент был определен не слишком точно. Кроме того, опыт подсказывал, что обитаема лишь небольшая часть этой зоны; считалось, что ни один человек не путешествовал за Геркулесовы столпы; на востоке обитаемый мир ограничивали Индией. Оба предела, однако, вызывали сильные сомнения. Даже во времена Страбона не было известно точное положение Геркулесовых столпов, и он подробно рассуждает о том, можно ли установить в этом районе надежные ориентиры для будущих географов и путешественников. Тимей рассказывал, что за Столпами находятся острова Фортуны, но большинство географов относились к этому скептически. И конечно, Платон писал об Атлантиде – гигантской земле, размерами напоминающей континент, – лежавшей далеко к западу от столпов. В то же время сам Платон признавал, что этот остров-континент исчез в водах Океана за три тысячи лет до его времени, и само это обстоятельство бросало на весь его рассказ тень сомнения. Что же касается восточной оконечности обитаемого мира, то люди, конечно, дали ей название, но о реальном положении Индии и Восточного океана не было практически никаких достоверных данных. Аристотель, однако, осмелился предположить, что западная часть умеренной зоны на другой стороне земного шара могла бы в принципе оказаться пригодной для жизни, если бы ее не заполнял океан, который невозможно пересечь. Вот и все, что можно было сказать о протяженности обитаемого мира.

Ширина его с юга на север представлялась еще более неопределенной. Остров Мероэ, лежащий между Атбарой и Нилом, был хорошо известен, но дальше к югу все виделось уже несколько расплывчато. Грубо говоря, южные пределы включали в себя остров Беглых Египтян, остров Тапробан (Цейлон) и страну, где растет корица (Коричную землю); предполагалось, что эти три места расположены примерно в 3400 стадиях (340 миль) к югу от Мероэ. В этом вопросе Аристотель тоже подставился – он предположил, что в Южном полушарии теоретически может существовать умеренный пояс, похожий на наш; но, добавляет он, если бы такая зона существовала, то в ней должны были бы дуть такие же ветры, как в северной умеренной зоне.

На севере, за Британией и Иерне (Ирландией), географы столкнулись с еще более серьезной проблемой – проблемой острова Туле. О его существовании, местоположении и названии рассказал астроном и географ Пифей, живший и писавший в Массалии (Марселе). Пифей – персонаж очень темный; о нем не известно ничего, даже время, когда он жил; его труды (утерянные) быши бы полностью забыты, если бы не несколько сделанных им абсурдных утверждений. Некоторые из его утверждений казались людям образованным – таким как Эратосфен и Страбон – настолько бредовыми, что эти ученые люди, вместо того чтобы полностью игнорировать невежду, как принято в академических кругах, внимательно вчитывались в его слова и обнаруживали, что имеют дело с достойным доверия астрономом; такого человека не грех и покритиковать публично.

Итальянская карта Западной Европы. Показано вероятное расположение островов Фортуны, о которых первым сообщил Тимей около 352 г. до н. э.

Туле, согласно Пифею, располагался в шести днях пути к северу от Британии, поблизости от замерзшего моря. К северу от Туле, рассказывал Пифей, уже не существует различия между землей, воздухом и морем. Вместо этого там можно увидеть фантастическую смесь всех трех веществ – желеобразную суспензию, напоминающую тело медузы; это, конечно, делает там плавание по морю, не говоря уж о жизни человека, невозможным. Пифей будто бы видел это своими глазами, когда ездил в северную часть Британии в поисках предела обитаемого мира. Это уж слишком! Страбон назвал его архилжецом, чьим утверждениям ни по одному вопросу нельзя доверять. Полибий вообще отбросил всю эту историю как «сказочную». Вследствие этого мало кто поверил, когда Пифей достаточно точно описал западное и северо-западное побережье Европы, включая полуостров Бретань, и далекие Британские острова. Кое-кто, однако, готов был с большим доверием отнестись к утверждению Пифея о том, что в холодных областях севернее Туле день вблизи летнего солнцестояния длится двадцать четыре часа в сутки; этот факт астрономы теоретически могли вывести и сами, он вполне вписывался в их представления о мире. Однако греческим философам не слишком хотелось вплотную заниматься изучением конкретных фактов – и об экваториальной зоне, и о пустынных арктических районах к северу от Британии. Некоторые астрономы и геометры вообще избегали вопроса об установлении точного географического положения пределов обитаемого мира. Вместо этого они занимались общими рассуждениями и не интересовались ничем, кроме формы Земли и особенно ее пропорций. Так, например, большинство авторов сходились на том, что обитаемый мир имеет большую протяженность с запада на восток (длину), чем с севера на юг (ширину). Демокрит сказал, что ширина обитаемого мира в два раза превосходит его длину; Дикеарх согласился. Евдокс сказал, что длина мира, вероятно, в два раза больше ширины, а некоторые экстремисты, вроде Эратосфена, настаивали даже, что длина мира более чем в два раза превосходит его ширину. Дискуссии такого рода, базировавшиеся исключительно на предположениях, никак не помогали составлять карты, но о них все же следует упомянуть; позже, когда появились кое-какие измерительные данные, географы иногда склонны были подгонять свои расчеты под устаревшие представления о пропорциях мира в ущерб здравому смыслу.

Более практически настроенные люди того времени не согласны были изучать свой мир, основываясь при этом исключительно на подобном философском жаргоне. Они понимали необходимость разработки точного способа измерения климатических зон, поскольку, как говорит Страбон, «невозможно определить, находится ли Александрия Египетская южнее или севернее Вавилона и насколько южнее или севернее, без изучения этого вопроса средствами «климатов»». Говоря об изучении вопроса, Страбон подразумевал непосредственное измерение широт или параллелей – воображаемых линий на земной поверхности, параллельных друг другу и экватору. «В настоящее время практика наблюдения разницы по широте, – продолжает он, – не ограничивается одним-единственным способом, но там, где эта разница больше, используется один метод, а там, где меньше, – другой». Он указывает, что между широтами Афин, Родоса и Карии есть заметная разница, но в том случае, когда разница по широте составляет три или четыре тысячи миль, заметной становится и разница в длительности времен года, в характере растительности, даже в животных и народах. «Некоторые народы, – замечает он, – процветают на любой широте, благодаря обучению и привычке».