В четыре часа они позвонили Стефану. Да, он с нетерпением их ждет. Они спустились и подобрали Мэтта.

Когда они доехали до общежития, Елена — к явному разочарованию Мэтта — не стала повторять вчерашний ритуал с поцелуями. А вот новой одежде она обрадовалась, хотя и не так, как обрадовалась бы прежняя Елена. Взмыв в воздух на метр от пола, она прижала одежду к лицу, шумно и глубоко задышала со счастливым видом, а потом, сияя, посмотрела на Мередит. Бонни взяла футболку и тоже понюхала ее, но не почувствовала ничего, кроме запаха кондиционера для ткани. Не пахло даже пляжным одеколоном Мере­дит.

— Прошу нас извинить, — беспомощно сказал Стефан, когда Елена, держа небесно-голубую кофточку так, словно это котенок, внезапно расчихалась. Но на его лице была написана нежность, и Мередит, хотя и выглядела несколько обескураженной, тут, же заверила его, что ничего страшного, — наоборот, приятно, когда тебя так ценят.

— Она умеет определять, где сделана одежда, — объяснил Стефан. — Она не надевает ничего, что было произведено в потогонных мастерских.

— Я покупаю одежду только в тех местах, которые упоминаются в списке на сайте «Свободно от потогонок», — просто сказала Мередит, — Мы с Бонни должны тебе кое-что рассказать, — добавила она. Она начала рассказывать Стефану о ночном пророчестве, а Бонни тем временем увела Елену в ванную и помогла переодеться в шорты (они пришлись впору) и небесно-голубую кофточку (она оказалась чуть-чуть великовата).

Этот цвет идеально оттенил цвет ее волос — спутанных, но по-прежнему великолепных, однако, когда Бонни поднесла ей захваченное с собой зеркальце — все осколки старых зеркал уже были выметены, — Елена была озадачена, словно щенок, которого заставляют посмотреть на свое отражение. Бонни держала зеркало у нее перед лицом, а Елена то и дело выглядывала то с одной стороны зеркальца, то с другой, как играющий в прятки ребенок. Бонни смогла только расчесать спутанную золотую массу, ведь Стефан совершенно явно не знал, что с ней делать. Когда волосы Елены наконец стали гладкими и шелковистыми, Бонни с гордостью вывела ее из ванной, чтобы продемонстрировать остальным.

О чем тут же пожалела. Остальные были погружены в явно невеселый разговор. Бонни нехотя отпустила руку Елены, которая тут же вспорхнула — в буквальном смысле слова — на колени к Стефану и присоединилась к остальным.

— Разумеется, мы все это понимаем, — говорила Мередит. — Даже до того, как у Кэролайн поехала крыша, какие еще, по большому счету, были варианты? Но ведь...

— О каких вариантах речь? — спросила Бонни, усаживаясь на кровать рядом со Стефаном. — Вы о чем?

После долгой паузы Мередит встала, подошла к Бонни и приобняла ее.

Мы говорили, почему Стефану с Еленой надо уезжать из Феллс-Черч, причем как можно дальше.

В первую секунду Бонни не отреагировала никак; умом она понимала, что должна что-то почувствовать, но была слишком сильно потрясена, чтобы разобрать, что именно. Когда к ней вернулся дар речи, она, как будто со стороны, услышала собственный голос, который тупо произнес:

— Уезжать? Почему?

— Ты сама видела, почему. Вчера, — сказала Мередит, темные глаза которой были наполнены болью, а лицо — редкий случай — выражало нестерпимую муку. Но на данный момент Бонни не интересовала никакая мука, кроме ее собственной.

И теперь эта мука накрыла ее, как снежная лавина, и утопила в раскаленном снегу. В обжигающем льду. Каким-то образом ей удалось просопротивляться достаточно долго для того, чтобы сказать:

— Кэролайн ничего не сделает. Она подписала клятву. Она знает, что нарушить ее — особенно после того, как... кое-кто другой тоже ее подписал...

По-видимому, Мередит рассказала Стефану о вороне, потому что он вздохнул и покачал головой, деликатно отстранившись от Елены, которая пыталась заглянуть ему в лицо. Она явно чувствовала, что случилась какая-то беда, но не могла, попять, в чем дело.

— Меньше всего я хотел бы видеть рядом с Кэролайн своего брата, — Стефан нервно откинул темные волосы от глаз, как будто они напоминали ему о том, как они с Дамоном похожи друг на друга. — И не думаю, что угроза Мередит насчет соседок по общежитию поможет. Она слишком глубоко зашла во тьму.

Бонни внутренне содрогнулась. Во тьму. Эти слова пробуждали в ней мысли, которые были ей очень не по душе.

— Но подожди... — начал Мэтт, и Бонни поняла, что он испытывает те же чувства, что и она, — он ошеломлен, и его подташнивает, как будто они только что слезли с какой-то дешевой карусели.

— Послушай меня, — сказала Стефан. — Есть и другая причина, по которой нам нельзя здесь оставаться.

— Какая другая причина? — медленно спросил Мэтт.

Бонни была слишком подавлена, чтобы говорить. У нее были свои мысли на этот счет, но они таились где-то в глубинах подсознания. Каждый раз, когда они пытались выползти на поверхность, она запихивала их вглубь.

— По-моему, Бонни уже поняла. — Стефан посмотрел на нее. Она посмотрела на него в ответ затуманившимися от слез глазами. — Феллс-Черч, — мягко и грустно объяснил Стефан, — был основан на пересечении энергетических линий. Линии грубой Силы в земле, помните? Кто-нибудь знает, участвовали ли Смоллвуды в выборе места для города?

Никто не знал. В старом дневнике Онории Фелл ничего не говорилось о том, чтобы семейство оборотней выбирало место расположения города.

— Что ж, если это случайность, то крайне неприятная. Город — или, лучше сказать, городское кладбище — был основан именно на том месте, где сходится множество энергетических линий. Из-за этого город и стал маяком для сверхъестественных существ, злых... или не совсем злых, — тут он сконфузился, и Бонни поняла, что он имеет в виду себя. — Меня сюда что-то притянуло. Других вампиров, как вы знаете, тоже. И каждый раз, когда здесь появляется новое существо, обладающее Силой, маяк начинает светить еще сильнее. Ярче. Привлекательнее для других существ, обладающих Силой. Получается дурной замкнутый круг.

И рано или поздно кто-нибудь из них захочет познакомиться с Еленой, — закончила. Мередит. — Не забывай, Бонни, мы говорим о таких, как Стефан, только не таких благородных. И если они ее увидят...

От этой мысли Бонни едва не разрыдалась. У нее перед глазами возникли трепещущие белые перья, каждое из которых, медленно кружась, падало на землю.

— Но ведь... когда она только очнулась, она не была такой, — сказал Мэтт медленно и упрямо. — Она разговаривала. Она обладала разумом. И она не летала.

— Разговаривает она или нет, летает или ходит — все равно у нее есть Сила, — сказал Стефан. — Этого хватит для того, чтобы обычный вампир спятил. Спятил настолько, чтобы ему захотелось причинить ей вред, лишь бы заполучит эту Силу. А она не может никого убить или причинить вред. По крайней мере, я не могу себе этого представить. И у меня одна надежда, — сказал он, и его лицо потемнело, — отвезти ее куда-нибудь, где она будет... под защитой.