Я не сдержала смеха.

— Можно сказать и так.

Он впервые улыбнулся поистине доброй улыбкой.

— Богат?

— Получит приличное наследство.

Торгу одобрительно кивнул.

— Тогда вы победили первого дракона в своей жизни.

Интересно, какими будут в его понимании второй и третий?

— Вы женаты, мистер Торгу?

Он покачал головой.

— И никогда не были?

Он снова принялся за еду, некоторое время жевал молча, выпил еще вина. Мой вопрос вызвал странную неловкость, как и вопрос о семье. На сей раз было даже хуже. Время шло, бежали секунды, и он словно испытывал панический стыд. Лишь так можно было назвать эту реакцию. Когда он наконец поднял на меня глаза, на его блеклых щеках заиграл слабый румянец. Прислуги в отеле не было. Мы сидели одни в ресторане, окна которого выходили на залитые фонарем деревья, подступившие к самой веранде. Неподвижной громадиной темнел лес.

— Когда-то мне сказали, что некоторые состояния пагубно скажутся на моем здоровье.

Эту фразу он произнес с мукой, будто боролся с желанием солгать. Выговоренная, она повисла в воздухе, и он словно бы о ней пожалел, всматриваясь в меня в обиженном молчании. Я не поняла, что он имел в виду, но его обида и стыд как будто усилились. Слова извинения готовы были сорваться у меня с языка, но казались ужасно неуместными. Любая женщина меня поймет, если когда-нибудь оказывалась в постели с мужчиной, который вдруг внезапно обнаружил, что ни на что не способен. Я не могла отвести от него взгляд, а он от меня, и если быть честной, в той жутковатой тишине между нами проскочил какой-то эротический разряд. Он хотел поведать большую тайну, и она меня ужаснула.

Наконец, запинаясь, я выдавила:

— Болезнь…

Выпив еще вина, он прокашлялся, тряхнул головой и уставился в пустоту у меня за плечом.

— Не более чем сама жизнь.

В его ответе прозвучала окончательность. Он не станет больше об этом распространяться. Тут бы мне забеспокоиться, и действительно звоночек-другой зазвонили, но не те. Ничего подобного включать в интервью нельзя, думала я. Если Торгу упомянет про свой недуг, то что бы он потом ни говорил, все прозвучит смешно, а если он покажется нелепым, никто ему не поверит. Не будет правдоподобия ни в заявлениях, дескать, он глава организованной преступности в Восточной Европе, ни в рассказах о пережитом в концлагере. И почему-то мне показалась невыносимой сама мысль о том, что решение, которое неминуемо примет Остин, очевидно уже сейчас: с интервью покончено, а ведь еще даже не включилась первая камера. Моих боссов ожидает серьезное разочарование. Я попыталась найти разумное оправдание Торгу. Скорее всего у него какое-то будничное сексуальное расстройство, например импотенция, вследствие гордости и одиночества развившаяся до серьезного заболевания. И тем не менее он в нем сознался, а ведь эта малость без необходимости открывает так многое, так обнажает душу. Я не могла усомниться в искренности Торгу, и все же мне требовалось проверить мою догадку.

— Какая жалость, — наконец произнесла я. — Под некоторыми состояниями вы подразумеваете…

Он уставился на меня с вызовом, но еще и искоркой чего-то другого — муки, наверное.

— Мне не хотелось бы это обсуждать, сейчас или когда-либо в будущем. Я попросил бы вас забыть об этих словах. Не знаю, почему я вообще ответил на ваш вопрос. Иногда вам невозможно противиться.

Что еще мне было сказать?

Он пристально смотрел на меня и ждал следующего вопроса. Я в отчаянии сдалась:

— Прислуга тут есть? Кто-то же должен был приготовить этот великолепный обед.

За комплимент он поблагодарил меня второй доброй улыбкой. Я испытала облегчение.

— Отелем заправляют братья Вуркулаки.

— Это действующий отель?

Торгу пожал плечами, словно не понял, к чему я клоню.

— Вы сказали Вуркулаки. Фамилия как будто греческая.

На это он улыбнулся.

— Совершенно верно. Фамилия действительно греческая. Должен добавить, они греки низкого рода. Давным-давно скрестились с турками, к тому же не лучших кровей. Более ста лет этой страной правили высокородные греки. Народ звал их фанариотами. Это были богатые аристократы Оттоманской империи. Но братья Вуркулаки просто грязные греки с крохотного острова. Они родом с Санторини. Знаете, где это?

— Ну надо же, конечно, знаю! Роберт хочет, чтобы мы там провели медовый месяц! Там красиво? Мы подумывали о Вьетнаме. Но у меня есть немного греческой крови, с материнской стороны, поэтому скорее всего мы поедем на Эгейское море.

Торгу это как будто не понравилось. Он помешкал, и губы у него странно дрогнули.

— Если судить по братьям Вуркулакам, ничего романтического там нет. — Он вытер губы салфеткой, лоб у него собрался морщинами. — Вот что я вам скажу о Вуркулаках. Если увидите в коридорах этого здания красивого молодого человека с черными волосами, держитесь от него подальше. Избегайте его общества… Братья больны… Они больны в том смысле, в каком больна, да будет мне позволено сказать, вся греческая культура. Их недуг — неспособность отвести взгляд от неких вещей, которых прочие избегают любой ценой.

— Греческие мужчины славятся развязностью… — Я попыталась сделать вид, что мы говорим об одном и том же.

— Да. Именно так. Вуркулаки весьма развязны. Но подниматься на верхние три этажа им не позволено, и они это знают, поэтому, пока остаетесь там, бояться вам нечего.

Он встал.

— Попрошу меня простить. Час поздний, и я устал. Если вы закончили, я провожу вас на ваш этаж.

— Ну, надо же, — улыбнулась я. — Целый этаж.

Мы встали. Никакого кофе. Никакого десерта. Я снова поблагодарила его за обед, и он поклонился мне словно княгине.

Взяв мою сумку, он провел меня мимо галереи мусорных артефактов. Я едва не споткнулась на трех ступеньках и обрела равновесие лишь перед странным устройством — похоже, действующим лифтом. Ничего подобного мне видеть не случалось. Вместо одной кабины, которая открывается нажатием кнопки, у этого не было дверей, зато были две кабины, и они постоянно двигались. Слева кабины поднимались. Справа опускались. Двигались они размеренно, беззвучно, и внутрь нужно было запрыгивать, как только кабина поравняется с полом, иначе упустишь свой шанс. Механизм несколько пугал, и я помешкала. Торгу буквально втолкнул меня в кабину, и мы тронулись. Он назвал устройство патерностером и с гордостью сообщил, что отель спроектировали и построили инженеры из Восточной Германии еще до того, как повсюду навязали глобальные нормы безопасности.

— Калекам в них ездить не по силам, — презрительно бросил он. — Им не хватит хотя бы минимума ловкости.