— Лжецом, — ответила я.

— А того, кто ломает шею?

— Дурнем, если это его собственная. — Изобразив чихание, я нагнулась, схватила сумочку и поставила себе на колени. — Убийцей, если чужую.

— Дурнем, — повторил он. Слово ему явно понравилось, и он наградил меня одной из самых своих непрезентабельных улыбок. — А как бы вы назвали того, кто убивает и ломает время?

Я глянула влево, запоминая, где именно выход в вестибюль, и положила салфетку на нож, надеясь незаметно смахнуть его в открытую сумочку.

— Мы что, играем в «Алису в Стране Чудес»?

— Прошу вас, мисс Харкер.

— Не понимаю, о чем вы.

В горле у него что-то сухо задребезжало, возможно, смешок. Его левая рука легла на его странный нож.

— Разве телепродюсеры не убивают время? Не разламывают его на очень маленькие кусочки? Разве вы сама не преступница? Иного рода?

— Не смешно, — бросила я.

Но он упорствовал в своих дурацких потугах на юмор.

— Разве убивать время не большее преступление, чем нарушать закон? Законы меняются от культуры к культуре. Но время везде одинаково.

— Сейчас вы попусту тратите мое.

— Спасибо, дорогая. Да, совершенно верно. И я с большей радостью доверю провести со мной интервью закоренелой преступнице вроде вас, чем добропорядочному гражданину. Еще вина?

В наш разговор вернулось подобие благовоспитанности. Торгу занялся открыванием новой бутылки.

— Вы меня убедили, мисс Харкер. Я решил дать вам интервью. Что на это скажете?

Предыдущего получаса словно бы не было вовсе, будто я и не говорила ему, что все кончено. Он снова наполнил бокалы.

— Сперва о месте съемок. Где мы его проведем? Я бы предложил Нью-Йорк-сити. Chez vous[2].

Идея поразила меня настолько, что я даже не стала подыгрывать.

— Вы, наверное, шутите.

Оказывается, нет. Подобную мысль я отвергла бы даже в обычных обстоятельствах, но выразилась бы более дипломатично. Я объяснила бы, что для человека, подобного ему, для разыскиваемого преступника, почти невозможно получить американскую визу, указала бы на отсутствие должных мер безопасности, подчеркнула бы, как важно для раскрытия темы, чтобы глава организованной преступности Восточной Европы предстал перед зрителем в своих собственных владениях. И наконец, я, возможно, смилостивилась бы и сказала, что, вероятно, это можно будет обсудить позднее. Но сейчас какой в том смысл?

Он не дал мне и шанса перечислить возражения. Ему было безразлично.

— Большую часть приготовлений я возьму на себя, — продолжал он. — Но вы должны сделать для меня две вещи. Во-первых, подписать мое прошение о получении визы.

— Исключено.

Со стула справа от себя он взял большой квадратный конверт, набитый документами и стал рыться в нем, ища что-то конкретное. Я увидела американскую печать на какой-то бумаге из консульства.

— Нужно обсудить даты, и мне не терпится попасть в Америку. Лучше всего до конца этого года…

Я безмолвно наблюдала за ним и вдруг поняла. Он хочет, чтобы я помогла ему выехать из Румынии и попасть в Соединенные Штаты. Меня одурачили. Как только я подпишу бумаги, он перестанет во мне нуждаться, и что тогда? Во рту у меня пересохло. Он выложил на стол документы: авиабилеты, планы предполагаемого маршрута, паспорт.

— Я требую, чтобы вы сейчас же отвезли меня в Брасов, — сказала я.

— Разумеется, мне понадобится, чтобы вы оставались со мной до отъезда. В качестве консультанта. — Из конверта он достал открытку: банальный, малоинтересный вид на горный склон. — Мне необходим ваш электронный адрес, пароль и номер счета, чтобы установить контакт между моим деловым центром и вашим учреждением. И последнее. Прошу вас послать эту открытку на место вашей работы, а вот эту, — он извлек еще одну из, казалось бы, бездонного конверта, — вашим близким.

Ничего хорошего мне это не сулило.

— Ничего подобного я делать не стану. Вы сейчас же отвезете меня в город, сэр.

— Возможно, это сделает один из Вуркулаков, — сказал он. Я украдкой глянула на патерностер, и Торгу это заметил. — Кажется, у них есть водительские права.

В одно мгновение все переменилось. Одна реальность превратилась в другую. В жизни так обычно и бывает. Ужасная и удивительная перемена настигает нас внезапно, но приходит из невообразимого далека. Внезапно мы понимаем, что новая ситуация выстраивается вокруг нас, как новый дом — и вот стены уже срослись с потолком, небо исчезло. Подавшись вперед, я положила ладони на стол, меня подташнивало.

— Сейчас я включу записывающие устройства, — сказал он. Обойдя стол, он положил открытки рядом с моей тарелкой. — А вы дадите мне свои сведения.

Я смотрела на свои пальцы на столе. Мой взгляд уперся в бриллиант на левом безымянном пальце, и тут меня поразило осознание ужасной сущности бриллианта, его непреклонности. Родившись в огне, он пронзил мягкую землю, а после, охладившись, застыл в мою судьбу. И уготованное мне — здесь.

Торгу навис надо мной, от него пахло вином и свининой, а за этими запахами притаилась кислая вонь грязной одежды и давно залитого огня на верхних этажах — а еще дальше несло гнилью, какая, наверное, зарождается в тех, кто лишает других жизни. Я не стану ни подписывать бумаги, ни писать открытки. Но надо хотя бы что-то ему дать. Хорошо, пусть это будет адрес электронной почты. Не знаю, как он собирается им воспользоваться, но эта проблема показалась мне тогда вторичной. Достав из кармана пиджака карандаш и клочок бумаги, Торгу нацарапал под мою диктовку адрес.

Потом он взялся за камеру: снял крышку с объектива, вернул его на место, погладил треногу, ощупывал устройство, будто в подставке скрывались какие-то подсказки. До меня дошло, что он понятия не имеет, что делает. Он вызвал меня в Трансильванию отчасти ради этих знаний и сейчас, вероятно, размышляет, как бы вынудить меня ему помочь. Плохо же он меня знает.

— Давайте помогу.

Всматриваясь в мое лицо, он взвешивал мое предложение, и я уловила смесь интереса и тревоги в горящих из-под сощуренных век глазах. Он, наверное, знает, что я сделаю что угодно, лишь бы выиграть время и завоевать его расположение.

— Будьте так добры, — наконец произнес он.

Как и большинство заместителей продюсеров, я ни черта не смыслила в камерах. Но все же знала чуть больше его.

— Почему бы вам не сказать, чего именно вы хотите?

— Я желаю всего лишь говорить в камеру, — тут он помедлил, и я без труда прочла по его лицу, что он замышляет какой-то обман.

— И?

Он объяснил, что хотел бы смотреть прямо в камеру и говорить приблизительно час. Он предпочел бы сидеть на стуле, который сам выбрал. Как только я закончу настраивать оборудование и включу камеру, я должна сесть рядом с ним.