Ева собиралась рассказать Кейли о ребенке, как только у них появится шанс поговорить наедине, но под пристальным взглядом Кейли признается прямо среди выезжающих с парома машин.

– Господи! – восклицает Кейли, закрывая рот руками. – Ты беременна?

Они не сразу едут к хижине: Кейли настоятельно предлагает сделать крюк.

– По-моему, здесь, – показывает она поворот.

– Ты хоть скажешь, куда мы едем? – спрашивает Ева, сворачивая на проселочную дорогу и поднимая облако пыли; из-под колес разлетается гравий.

– Не-а, это сюрприз. Узнаешь на месте.

– Ты тут всего полчаса и уже мной командуешь!

Дорога ведет сквозь эвкалиптовый лес, и, чтобы преодолеть подъем, Ева включает первую передачу.

– Как ты вообще узнала, куда ведет эта дорога?

– Подготовилась. Ты же знаешь, что я не сижу без дела. Мой отдых – поиск информации.

Ева притормаживает, указывает направо:

– Гляди.

У обочины стоит выпрямившийся во весь рост кенгуру – и внимательно на них смотрит. Вдруг он в один прыжок оказывается на другой стороне дороги и, громко постукивая мощным хвостом, скрывается за кустами. Кейли с улыбкой говорит:

– Боже, такое чувство, что Лондон – это другая планета.

Они едут дальше на юг еще пять-шесть километров, пока деревья не начинают редеть.

– Вот и море. – Ева смотрит в сторону запада, где заросшие холмы спускаются к серебристому водному блеску. – Так далеко я еще не забиралась.

– Похоже, мы почти на месте. – Кейли поворачивается к Еве. – Все еще не могу поверить, что у тебя внутри новая жизнь. Человек, Ева. У тебя внутри живет человек.

Кейли не может иметь детей. В семнадцать лет ей поставили диагноз – эндометриоз; как сказал гинеколог, даже после лечения шансы забеременеть будут очень малы. Кейли всегда говорила, что все равно не хочет иметь детей, – видимо, пыталась себя в этом убедить.

Но никто из друзей Евы, кроме Кейли, так не интересовался ее работой. Подруга расспрашивала Еву обо всем: как дела у женщины, которая родила близнецов раньше срока; что стало с молодой беременной девушкой, отказавшейся от химиотерапии, и с той пациенткой, у которой процедура ЭКО уже четвертый раз заканчивалась выкидышем. Кейли любила слушать истории других людей – может, еще есть надежда, что когда-то ей тоже будет о чем рассказать.

– Ты чувствуешь какие-то изменения? – спрашивает Кейли. – Должна ведь. Тошнит по утрам? Хочется странной еды?

– Нет, не хочется, а тошнит меня по вечерам.

– Можно потрогать? – просит Кейли.

– Конечно. Хотя пока трогать особо нечего.

Кейли кладет руку Еве на живот.

Ева следит за дорогой. К горлу вдруг подкатывает комок.

– Толкается?

– Пока еще рано.

– Невероятно, правда? – с изумлением говорит Кейли.

Крепко сжав губы, Ева кивает, но слезы все равно текут по щекам.

– Ева, в чем дело?

– Прости. – Она убирает одну руку с руля, чтобы вытереть лицо. – Просто… я так хочу, чтобы он был со мной, Кейл. Чтобы увидел это.

– Знаю, милая, знаю… Приехали, тормози.

Ева прижимается к обочине. Слезы по-прежнему капают, и она закрывает глаза руками.

– Я не справлюсь без него.

– Справишься!

Ева всхлипывает от рыданий. Сколько всего не увидит Джексон: рождения ребенка, его первых шагов, радости от подарков на Рождество, первого дня в школе – и еще тысячи важных моментов. Джексона рядом не будет – никогда.

– Ты не одна, Ева. Я все время буду с тобой, слышишь? Знаю, что тебе нужна не я, а Джексон, и что случившееся с ним – это ужасно и несправедливо, но он не исчез, Ева. То есть не совсем. Он по-прежнему рядом, присматривает за тобой.

Через мгновение Кейли добавляет:

– И знаешь, что?

Ева молча смотрит на подругу. Кейли кладет руку ей на живот.

– Джексон оставил тебе это в подарок.

Теплые руки Кейли согревают крошечную жизнь внутри. Это действительно подарок.

– Вообще-то мы уже приехали. – Кейли показывает куда-то вперед.

У Евы перехватывает дыхание: на утесе гордо высится белый маяк, подсвеченный золотом теплого закатного солнца.

– Конечно, это не Дорсетский маяк, – говорит Кейли, – а я не парень из Тасмании под два метра ростом, зато у меня в чемодане припасена бутылка шампанского. Так что, может, пойдем к маяку и выпьем – совсем чуть-чуть?

Ева в изумлении качает головой. Поверить невозможно.

– Ты помнишь…

– С годовщиной, дорогая.

Уставшие, подруги возвращаются в хижину.

– Это он? – спрашивает Кейли, показывая в сторону скал на краю бухты, у мелководья.

После того ужина Ева с Солом больше не разговаривали. Расставаясь с ним на пляже, она почувствовала какое-то необъяснимое беспокойство.

– Да, это Сол.

– Отчужденный брат… Он ведь младше Джексона, да?

– На два с половиной года.

– И он знает, что станет дядей?

– Знает, но вряд ли осыпет меня подарками по этому поводу.

– Вот, значит, как?

Подруги уходят с террасы, и, пока они идут вдоль берега к Солу, Ева рассказывает Кейли о том, какой он немногословный.

– Я никак не могу понять его, Кейл. Сам же предложил пожить в хижине, однако явно не хочет, чтобы я здесь оставалась. Никогда не заходит, не спрашивает насчет ребенка. Ему даже неинтересно узнать, как Джексон жил в Лондоне.

– Думаешь, все из-за их размолвки?

Ева пожимает плечами.

– Может, чувствует себя виноватым. Он так и не извинился перед братом – а теперь уже ничего не изменишь.

Через пару минут они подходят к Солу – тот стоит по щиколотку в воде и обтесывает камни чем-то вроде шпателя. Увидев Еву и Кейли, он выходит на берег.

– Очень приятно, – отвечает Сол, когда Ева представляет подругу. – Я бы пожал руку, но… – Он показывает ладони – мокрые и грязные.

– Что ты тут собираешь? – спрашивает Ева.

– Устриц.

– Для еды?

Сол кивает и вытаскивает одну из сетного мешка.

– Хочешь?

Взглянув на Кейли, Ева отвечает:

– Давай.

Сол достает из кармана перочинный ножик и поддевает раковину кончиком лезвия, затем поворачивает, чтобы вскрыть устрицу. Когда она поддается, Сол делает надрез внизу, чтобы отсоединить блестящее тело моллюска от раковины.