— Разойдемся, как в море корабли?

— Да. Я не хочу обижать тебя, — продолжил он, расставляя чашки, — я никогда не хотел обидеть тебя. Не настаивай, Абби!

— Потому что это обидит меня?

Она подошла ближе к нему. Он замер и напрягся. Потом отодвинулся.

Она дотронулась рукой до его запястья. Он схватил ее руку, словно она обожгла его.

— Не трогай меня, — воскликнул он.

— Почему? — тихо спросила она.

Отведя взгляд, он налил кофе в чашки. Абсолютно спокойно.

— У тебя заразная болезнь? — спросила она озабоченно.

— Нет, просто отстань, Абби, — сказал он спокойно. — Молоко, сахар?

— Да, ты же знаешь… Подожди, дай мне сказать. Я не должна прикасаться к тебе, не должна говорить с тобой, задавать вопросы, хотя мне и позволено остаться здесь еще на одну ночь, потому что я позаботилась о твоей знакомой старушке. Но утром, с рассветом, я должна уехать. И не должна спрашивать, почему. Это запретная зона. «Не входи — убьет!» Правильно?

С потрясающим спокойствием он собрал все необходимое на поднос и отнес в гостиную. Абби смотрела, как он ставит поднос на кофейный столик и садится как можно дальше от нее. Еще один искусственный барьер.

Она взглянула ему прямо в глаза. У него на щеке задергалась жилка.

— В Суррее, — начала она, — в доме моего отца, когда я чуть не упала с лестницы, мы поцеловались. Внезапно, страстно. Как будто мы оба ждали этого, искали друг друга. И, хотя я не слишком искушена в отношениях между мужчинами и женщинами, я бы сказала, что мы хотели большего. Но ты вдруг оттолкнул меня. Ты разозлился. Почему ты разозлился, Сэм? Потому что почувствовал больше, чем хотел чувствовать? — (Он не ответил.) — Хорошо, сделаем еще одну попытку. Появилась мама. Она сказала, что я помолвлена. Но я уже не была помолвлена, — подчеркнула она. — И хотя мама не видела, что мы целовались, догадаться было очень легко. Это остановило тебя? Или ты решил, что не должен желать большего?

Молчание.

Но Абби была намерена добиться ответа.

— Ты просто подхватил свою папку и ушел. Почему? Это имеет отношение к моей матери?

Он не шевельнулся, никак не отреагировал, она продолжила тем же ровным голосом:

— Так что же такого страшного в моей маме, что сделало невозможным для тебя продолжать? Я, конечно, не считаю, что мужчины находят меня неотразимой, и не являюсь экспертом в области мужской психики, но я знаю, что понравилась тебе, и знаю, что ты ушел, когда вернулась моя мать.

— Я остановился до того, как пришла твоя мать.

— Потому что ты услышал, как подъехало такси? — поинтересовалась она. — Ты услышал поворот ключа в двери?

— Нет. Твой кофе остынет, — сказал он без всякого выражения. — Ты идешь в неверном направлении.

— Да? Тогда в каком направлении мне надо пойти?

Не отрывая от него взгляда, Абби села напротив и потянулась за чашкой. Напряжение пульсировало между ними. Напряжение, которое трудно было скрыть, хотя она и пыталась. Она чувствовала странное ощущение в животе: наполовину — боль, наполовину — наслаждение. Мама велела ей отойти от него, внезапно вспомнила она. Потому что Сэм напомнил ей кого-то. Отца Сэма? Это было шоком для нее. Господи, неужели ее мать была влюблена в его отца? Открыв рот, она тут же закрыла его. Она спросит сначала свою мать. Но пока постарается вытянуть из Сэма столько информации, сколько возможно.

— Скажи мне, — настаивала она. — В каком направлении? — Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем он взглянул на нее. — В направлении утраченных иллюзий? Слепой страсти? Или в том направлении, в котором ты хочешь, чтобы я искала? — Она не знала, почему все это так важно для нее. Но это было важно. — Тот поцелуй был потрясающим.

— Я польщен.

— Прекрати, — закричала она. — В этом участвовали двое!

— Да. Ты предложила, я принял предложение. Но ты не мой тип, Абби. Да и ты однажды сказала, что я не твой тип мужчины. Ты раздражаешь меня, злишь, провоцируешь.

— Я не злая, — запротестовала она, — ты лжешь.

— Это было приятным развлечением, Абби, — продолжил он. — У меня и в мыслях не было заходить дальше простого поцелуя. И когда я услышал, что ты помолвлена…

— Не помолвлена, — поправила она.

— Что ты предложила себя, хотя встречалась с другим, — продолжал он, словно не слыша ее слов, — я предпочел уйти.

— Тебе стало противно? — уточнила она.

— Да. Я поцеловал тебя, потому что ты хотела этого. И злился на себя, потому что я этого не хотел. Я не люблю холодных, расчетливых женщин, а ты именно такая.

— Правда?

— Я так думаю. Во всяком случае, ты производишь такое впечатление.

— Впечатление может быть обманчивым.

— Агрессия? Назойливость? Такое трудно изобразить.

— Но почему я не могу тебя трогать?

— Потому что я не хочу, чтобы меня трогали, — просто ответил он.

Поднявшись на ноги, он собрал посуду и понес на кухню. Его спина была абсолютно прямой и напряженной. Почему? Потому что ему не нравятся сцены?

— Мне надо идти, — продолжил он тем же равнодушным голосом. — Увидимся утром, я надеюсь.

Он подобрал свой пиджак и ключи и вышел.

Она осторожно подняла чашку, борясь с желанием запустить ее ему в спину, допила кофе и опустила чашку на стол. Он не хотел, чтобы его трогали. Всего-навсего? Тогда откуда напряжение и все эти подавляемые эмоции?

Вернувшись в кухню, Абби вымыла чашку и убрала в шкаф. Она чувствовала, как внутри нее закипает гнев. Она ненавидела не только его, но и саму себя. Потому что была дурой.

Неужели она такая, как он сказал? Назойливая, самоуверенная, надменная? Нет. Он лгал. Если бы он поцеловал ее только потому, что она этого хотела, он не наслаждался бы так этим проклятым поцелуем! Не целовал бы ее так долго, по крайней мере.

Или нет? Откуда ты знаешь? Что ты вообще знаешь о мужчинах, Абби? Ты ничего не знаешь о них.

Но она так и не узнала, зачем он приехал в Суррей.

Увидеть ее мать? Потому что его отец был влюблен в нее?

Да, письмо… Ведь она может прочитать его. Может?.. Конечно!.. Или?..

Она позвонит матери. Нет никаких причин ходить вокруг да около. Абби набрала номер матери и спросила прямо, знакомо ли ей имя «Натан Табинер». Ответ был: «Нет». Значит, это направление неверное. Пообещав позвонить позже, Абби вернулась в спальню. Вместо того чтобы сразу открыть письмо, она остановилась перед зеркалом. Какое же направление? — спросила она себя. Ее большие серые глаза были полны грусти, густые ресницы отбрасывали тени на щеки. Густые вьющиеся светлые волосы отсвечивали серебром. Ничем не примечательное лицо, заключила она. Решительное, но не привлекательное, не пробуждающее в мужчинах страсть. Раздражение? Возможно. И отвращение. Сэм сказал, что она была агрессивной. Вообще-то, каждый будет агрессивным, если обстоятельства велят. Холодной? Расчетливой? С этим тоже можно согласиться. Хотя расчетливой?.. Но она была расчетливой, по крайней мере последние четырнадцать лет.