– Я даю слово, – сказал Петр.

Незнакомец коротко кивнул, повернулся и зашагал прочь по грязному двору. Как только он скрылся из вида, люди Петра зашевелились. Он поспешно спрятал сверкающий предмет в свой поясной кошель.

– Батюшка! – позвал его Коля. – Батюшка, что случилось? Все готово. Мы поедем, как только ты скажешь слово.

Петр молчал, недоверчиво уставившись на сына: пятна крови исчезли, а Коля смотрел на него спокойными покрасневшими глазами, в которых не было и следа от недавнего происшествия.

– Но… – начал было он, но замолчал, вспомнив о своем обещании.

– Батюшка, что случилось?

– Ничего, – ответил Петр.

Он подошел к Бурану, сел в седло и пустил коня шагом, решив забыть об этой странной встрече, однако этому помешали две вещи. Во-первых, когда они этим вечером стали разбивать лагерь, Коля обнаружил у себя на шее пять округлых белых пятен, словно он обморозился, несмотря на то, что борода у него была довольно густая, а шея хорошо укутана. А во-вторых, как Петр ни прислушивался к разговорам своих людей, он не услышал ни единого слова о странном происшествии на дворе. Так что он вынужден был неохотно признать, что является единственным свидетелем, помнившим все.

Путь домой оказался гораздо более долгим, чем дорога в Москву. Анна была непривычна к поездкам, так что они двигались почти с пешей скоростью и часто останавливались отдохнуть. Несмотря на медленное движение, путешествие оказалось не слишком унылым: они уехали из Москвы с обильным запасом провизии, а также гостили в деревнях и боярских усадьбах, попадавшихся им по дороге.

Как только отряд выехал из города, Петр стал посещать ложе жены с новым пылом, вспоминая ее мягкие губы и нежное юное тело. Вот только каждый раз она встречала его не с гневом или жалобами (с этим он справился бы), а с непонятным безмолвным плачем, со струящимися по пухлым щекам слезами. Одной такой недели хватило, чтобы отвадить от нее Петра – отчасти обозленного, отчасти растерянного. Он начал днем оставлять обоз, охотясь пешком или углубляясь в лес на Буране, так что мужчина и конь возвращались исцарапанные и усталые, и Петр был достаточно утомлен, чтобы думать только о постели. Однако и сон не приносил успокоения: в снах ему являлось сапфировое ожерелье и по-паучьи тонкие белые пальцы на шее его первенца. Он просыпался в темноте, криком вызывая к себе Колю.

Ему нетерпелось оказаться дома, но торопиться было нельзя. Несмотря на все его старания, Анна становилась бледной и слабой и умоляла о прекращении пути все раньше и раньше, чтобы люди поставили шатры и служанки подали ей горячего отвара и согрели онемевшие руки.

Однако, в конце концов, они переехали через реку. Когда Петр решил, что обозу осталось до Лесного Края меньше дня пути, он вывел Бурана на заснеженную дорогу и дал ему волю. Большей части отряда предстояло ехать с санями, а вот они с Колей помчались к дому, словно подхваченные ветром призраки. С невыразимым облегчением Петр вырвался из-под полога леса и увидел собственный дом, серебристый и невредимый под ясным зимним солнцем.

* * *

С отъезда Петра, Саши и Коли Вася каждый день незаметно выскальзывала из дома, как только появлялась такая возможность, и убегала, чтобы залезть на свое любимое дерево: то, которое простирало мощную ветвь над дорогой, ведущей к югу от Лесного Края. Иногда с ней ходил Алеша, но он был тяжелее нее и не так ловко умел карабкаться по деревьям. Так что Вася была в одиночестве в тот день, когда увидела блики от копыт и упряжи. Она соскользнула с дерева с ловкостью кошки и побежала со всех маленьких ножек. Оказавшись у ограды, она начала кричать:

– Батюшка! Батюшка! Это батюшка!

К тому моменту это уже не было новостью: двое всадников двигались быстрее маленькой девочки и уже стремительно скакали по полю, так что все обитатели деревни, стоявшей на взгорке, ясно их видели. Люди переглядывались, гадая, где же остальные, опасаясь за своих близких. Но тут Петр с Колей (Саша остался с санным обозом) ворвались в деревню и осадили коней. Дуня попыталась поймать Васю (та надела Алешину одежду, чтобы залезть на дерево, и к тому же вся перемазалась), но она вывернулась и выбежала на двор.

– Батюшка! – крикнула Василиса. – Коля! – И радостно рассмеялась, когда они по очереди ее подхватили. – Батюшка, ты вернулся!

– Я привез тебе матушку, Васочка, – объявил Петр, осматривая ее и выгибая бровь. Она была вся в древесном мусоре. – Хотя я не говорил ей, что она получит лесную чародейку вместо девочки.

При этом он поцеловал ее испачканную щечку, а она захихикала.

– Ох! А где тогда Саша? – воскликнула Вася, осматриваясь с внезапным испугом. – И где кони с санями?

– Не бойся, они едут за нами, – ответил Петр и добавил погромче, чтобы слышно было всем собравшимся: – Они будут здесь еще до сумерек, надо приготовиться, чтобы их принять. А ты, – снова обратился он к Васе уже тише, – отправляйся на кухню и попроси, чтобы Дуня тебя переодела. Я бы все-таки хотел познакомить с мачехой дочку, а не лесную чародейку.

Он поставил дочку на землю и чуть подтолкнул. Ольга сразу же утащила сестру на кухню.

Сани подкатили на закате. Они с усталой неспешностью протащились по полям и заехали в ворота деревенского палисада. Прибывших встретили радостными криками, дивясь красивому закрытому возку, в котором приехала новая жена Петра Владимировича. Почти вся деревня собралась, чтобы на нее посмотреть.

Анна Ивановна вылезла из саней, спотыкаясь – закоченевшая, бледная как снег. Вася решила, что на вид она чуть ли не младше Оли, и совсем не такая старая, как их отец. «Ну, вот и хорошо, – подумала девочка. – Может, она будет со мной играть».

Она постаралась улыбнуться как можно приветливее, но Анна не ответила ни словом, ни знаком. Она ежилась под чужими взглядами, и Петр запоздало вспомнил, что в Москве женщины жили отдельно от мужчин.

– Я устала, – прошептала Анна Ивановна и поплелась в дом, цепляясь за Ольгину руку.

Люди недоуменно переглядывались.

– Ну, дорога-то была долгая, – решили они, наконец. – Со временем все будет хорошо. Она – дочь великого князя, как была Марина Ивановна.

Местные жители гордились тем, что такая женщина приехала жить среди них. Они вернулись в свои избы, чтобы разжечь огонь и поесть жидких щей.

Но в доме Петра Владимировича все сели пировать, насколько это можно было во время поста и к тому же в конце зимы, когда с припасами становится туго. Получилось вполне прилично: рыба и каша. После этого Петр с сыновьями рассказали о своей поездке, а Алеша скакал вокруг, угрожая поранить пальцы прислуги своим великолепным новым кинжалом.

Петр собственноручно надел на черноволосую головку Ольги новый убор и сказал:

– Надеюсь, ты его наденешь на свадьбу, Оля.

Ольга зарумянилась и побледнела, вспыхнула, и затем побледнела, а Вася молча устремила на отца свои бездонные глазищи. Петр повысил голос, чтобы его услышали все: