Как-то утром я села за компьютер, но браузер почему-то был закрыт – а я его обычно не закрываю. Я открыла браузер и сделала restore, чтобы вернуть на экран все вчерашние окна. И тут я увидела, что в гугл-переводчике находится кусок моей фейсбучной переписки с приятелем, и текст этот переведен на французский. Я сразу же позвонила Жоффруа и спросила, что это за фигня. Он начал очень старательно врать, что он тут ни при чем.

– А кто тогда? Собака Мишка?

– Я клянусь, это не я. Я не знаю, о чем ты говоришь.

– За дуру меня не держи, пожалуйста.

– Я клянусь тебе, что не знаю, о чем ты говоришь. Прости, пожалуйста, мне надо работать.

Мне стало мерзко. Ведь я не раз говорила подругам, что, однажды обнаружив, что партнер читает вашу личную переписку, роется в вашем телефоне или карманах, можно «складывать тапочки», как говорил один мой приятель. А Жоффруа не просто забрался в мои сообщения, но еще и врет. Однако оказалось, что говорить легко, а принять решение и осуществить его совсем не просто, особенно когда все уже так закрутилось. Вдруг человек просто оступился? Я решила подумать об этом позже, хотя мне было ясно, что, как это ни грустно, но думать тут не о чем. Несколько дней я ничего об этом не говорила, но трудно было не заметить, что меня что-то сильно напрягает. И разговор возник.

– Скажи, это сломало наши отношения? – Жоффруа словно искал повод все сломать, а может, и безумно боялся этого.

– Ну уж точно не украсило.

– Но я только хотел узнать, что происходит. Ты такая потерянная в последние дни…

– И вот так ты решил узнать? Послушай, если у тебя проблемы с беспочвенной ревностью, то я не смогу с тобой жить, так не пойдет. Справляйся с этим сам.

Я обсудила ситуацию с Нинель – она не сомневалась, что в мою переписку забирался именно Жоффруа. По ее мнению, такой поступок не был хорошим знаком, но и не факт, что катастрофическим. Впрочем, у Нинель не было особой возможности вникать в мои проблемы – она и сама была вся на нервах. Вот уже несколько месяцев она искала работу после того, как фирма, где она трудилась, закрылась. Бедняга Нинель совершенно не верила в себя, хотя обладала множеством прекрасных деловых качеств и великолепным английским. Я старалась поддержать ее, но она часто сердилась. Я говорила ей, что никакой беды не случилось – ее не уволили, а просто фирма закрылась, что она вне опасности: у нее есть пособие по безработице и компенсация, у нее есть две квартиры. Но она воспринимала это так, будто я пренебрегаю ее страхами и проблемами.

Дафна и Сиван грустили оттого, что мы уезжаем, и сами решили переехать в деревню поближе к кибуцу, где жили их давние друзья. Дафна была в депрессии, она была совершенно одна, и все чаще я спрашивала ее, почему она не вернется в Чили к родственникам. Дафна происходила из достаточно обеспеченной семьи, но ее тяготили отношения с родителями – они были властными и бесконечно вмешивались в ее жизнь и в воспитание дочери.

И вот наступил период ожидания, бессонницы, волнений. С утра я садилась за работу или ехала по делам, а потом возвращалась и снова садилась за работу. Иногда по выходным мы ездили в гости к друзьям. Я сама себе очень не нравилась: год назад я зачем-то подстригла волосы в каре, и теперь они отрасли в черт-те что и к тому же очень испортились. Я поправилась и ненавидела себя за это. Кроме того, мне совершенно нечего было носить, потому что катастрофически не хватало денег. Мне это портило настроение, наверное, тоже, чтобы отвлечь от основной проблемы.

Как-то раз я, Роми и Жоффруа ехали на север страны, это была поездка, которой мы ждали очень давно. Там мы уже второй год подряд отмечали день рождения моей старинной подруги Ольки. К тому времени я уже продала свою машину, и племянник отдал мне старую машину сестры. Это была неповоротливая старая колымага. Жоффруа сидел рядом со мной, а Роми на заднем сиденье. У нас была постоянная проблема, то есть она была у Жоффруа. Ему казалось, что, как только он начинал со мной говорить, Роми перебивала его и влезала в разговор. Роми сидела сзади, она ничего не понимала на французском, как и Жоффруа на иврите или русском, и ей становилось скучно. Кто именно кого перебивал, понять было невозможно, но обижался или сердился обычно Жоффруа. Я все время старалась их мирить.

Видимо, что-то похожее произошло и в этот раз, но я не заметила. Машину, как всегда, вела я, у Жоффруа не было водительских прав. Вдруг на полном ходу, на скоростной трассе, Жоффруа сильно дернул руль на себя, машину занесло, и она чудом не перевернулась. Я заорала диким голосом:

– Ты что делаешь! Ты с ума сошел?!

– Да ты чуть не выехала на встречку, я испугался. Ты бы нас убила.

– Это ты нас чуть только что не убил. Никогда, никогда не смей трогать руль, когда я веду машину, это понятно?

– Знаешь что, останови машину, я выйду.

– Пожалуйста, – ответила я и высадила его. Он вышел из машины, а я продолжила ехать дальше.

К этому моменту мы уже заехали в деревню. Роми заплакала:

– Мама, вы что, расстались? Что случилось? Мама, забери его!

Я развернулась и поехала снова на трассу. Он стоял на дороге. Я подъехала и сказала:

– Садись.

Он радостно прыгнул в машину.

– Ну? И что ты собирался делать?

– Поехал бы домой.

– Каким образом, интересно?

– Не знаю.

Дальше мы ехали молча. Что я чувствовала в этот момент? Я чувствовала, что он проверяет границы, и мои личные, и моего терпения, – до какой степени я смогу его прощать – и их надо прямо сейчас четко обозначить. Когда мы приехали, я бросила его в домике и, не говоря ни слова, отправилась к друзьям. Я сразу же рассказала Ольке о размолвке. Она не нашла что сказать в его оправдание.

Через какое-то время я зашла в наш домик и заявила:

– Чтобы было впредь понятно: больше таких выбрыков не должно быть, я тебя больше не заберу, я забрала тебя только из-за Роми.

– Мне понятно, – сказал он, но тем не менее не извинился.

– Вообще-то, нужно извиниться, – сказала я.

– Я правда извиняюсь, – он посмотрел мне в глаза, но я не видела там ни раскаяния, ни тревоги. Он выглядел как мальчик, который потыкал палочкой в гусеницу. При этом выражение лица у него было довольно глупое.

Дальше мы, как и было запланировано, жарили шашлыки, купались в бассейне, пили вино, и я общалась с друзьями.

Впоследствии подобных случаев стало больше, они не были такими вопиющими, но они были. Если мне и нужна была в чем-то его помощь, например, в том, чтобы составить на французском языке письмо во французское консульство о том, что Ромин отец согласен на то, что она уедет с нами, то нужно было просить очень долго, а потом он делал это как невероятное одолжение, да и написано было левой ногой. Он был очень занят тем, чтобы придумывать вместе со своим братом юмористический сериал. Тот самый, пару несмешных диалогов из которого мне довелось прочитать. Поведение Жоффруа вызывало у меня тревогу. Сразу я этого не поняла, но, похоже, изменения произошли сразу после нашей свадьбы. Червячок сомнения подтачивал меня и раньше, например, когда я поняла, что он не знает о существовании несовершенной формы прошедшего времени в своем родном языке. Он частенько повторял, что во Франции такая девушка, как я, никогда бы не стала с ним встречаться из-за разницы в социальном положении и он боится, что во Франции я его брошу.