Оказалось, правда, что это не глюк, а верхолаз, промышленный альпинист.

Они у них стекла в доме с улицы моют, а от него, — от верхолаза, в смысле, — позавчера жена ушла.

Вот он вчера и нажрался.

И теперь ему очень даже непросто тут висеть, понимаешь.

Так что за пиво — отдельное спасибо.

А еще, кстати, есть?

Пришлось идти на кухню, к холодильнику.

А потом Глеб его еще и ромом угостил…

— Ты чего звонишь-то? — интересуюсь. — Хочешь поделиться, как с верхолазом бухали?

— Да нет, — вздыхает. — Просто ты, Дим, умный. Потому и советуюсь. Скажи, я вообще-то правильно поступил?

— Ты, — сглатываю, — вообще о чем сейчас говоришь?!

На том конце провода — гулкое сопение в трубку.

Я медленно холодею:

— Он вообще как?! Живой?!

— Не знаю, — вздыхает, наконец. — Наверх фактически бездыханным уехал. А до этого — песни орал. Громко. Соседи милицию вызывали…

— Тьфу ты, мудак, — плююсь в трубку. — Ты, вообще, зачем звонил-то?! Ну, откуда мне знать, правильно ли ты поступил, нажравшись, сука, с промышленным альпинистом?! И фактически своими руками сдав его, бедолагу, в ментовку. Ты что, вообще охуел?!

И трубку бросил.

Вот что, спрашивается, у людей, вместо головного мозга?!

И это — мой друг.

Идиот…

Вышел на балкон покурить, посмотреть на набережную и успокоиться.

У нас отличный вид с обоих балконов.

Четырнадцатый этаж.

Рядом — Серебряный Бор.

Фактически, прямо под окнами.

Ага.

Сделал пару затяжек, осмотрелся по сторонам — не висит ли где поблизости какой промышленный альпинист.

А то бы я сейчас, наверное, бухнул…

1.

Какой-то удивительно мерзкий день сегодня.

Даже для слепого московского ноября.

На улице — мокрый грязно-серый снег, ветер порывами, слякоть.

По квартире сквозняки гуляют.

Просыпаться не хочется совершенно.

А надо.

Отключил будильник на мобильном телефоне, охнул, потягиваясь и опуская ноги на холодный пол.

Кот, спавший в ногах, посмотрел на меня как на безумного и отправился зарываться поглубже, под одеяло. Ближе к подушке, где еще сохранилось оставшееся от моего тела тепло.

Я ему только молча позавидовал…

К жене в спальню решил даже не заглядывать.

В лучшем случае — просто наорет.

В худшем — даже не хочу себе представлять.

Ага.

Хорошо ей, блин, нигде не служить-то.

Свободный художник, так сказать.

Хотя, с другой стороны, — тоже не позавидуешь…

Доплелся до ванной, умылся, почистил зубы, кое-как причесался.

Нда…

Стричься пора.

Да и — взгляд на ногти — маникюр тоже неплохо бы сделать, а то совсем себя запустил.

Все некогда.

Ладно, на следующей неделе подстригусь…

Прикрыл дверь в спальню жены поплотнее, чтобы не разбудить, — и отправился на кухню, включать шумную кофеварку и жарить яичницу с помидорами.

У меня вообще всего три «дежурных блюда», если приходится завтрак самому готовить: овсянка на воде с бутербродами, сосиски в микроволновке с горчицей и соленым огурцом и яичница с помидорами.

Жена постоянно по этому поводу ругается.

А напрасно.

Мне-то ведь нравится, а это — самое главное…

В этот самый момент он мне и позвонил.

Игорь, мой финансовый директор.

А когда тебе в такую рань звонит финансовый директор — пусть даже и не по делу, а просто сказать «здрасьте» или обменяться впечатлениями о вчерашнем футболе — жди неприятностей…

Можно сказать, народная примета.

Проверено.

Ни разу не подводила…

— Привет, Глеб, — сопит.

— И тебе не хворать, — отвечаю. — Давай, не тяни. Выкладывай, что за дерьмо опять в конторе приключилось?

В трубке почти злорадно хмыкают.

— Да ничего особенного. Пока. — Я просто вижу, как он пожимает плечами на том конце провода. — Но желательно твое участие. Как раз, чтобы никакого такого дерьма в самое, что ни на есть, ближайшее время не произошло…

— И что? — отхлебываю обжигающий кофе, щелкаю зажигалкой, прикуривая первую утреннюю сигарету.

— Да повстречаться бы надо, — отвечает. — Желательно — не в офисе…

На минуту задумываюсь.

— Разговор долгий?

— Да нет, — смеется, — минут на пять, максимум на десять.

— Ну, тогда, — принимаю решение, — подскакивай минут через сорок на набережную. Знаешь, где у меня фитнес? Вот перед ним по бережку и прогуляемся.

— Ок, — говорит, — заметано.

Я положил трубку и принялся разбивать яйца на сковородку.

До клуба ехать всего минут десять, так что хоть пожрать успею.

А потом порешаю с ним вопросы и залезу в бассейн. Отмахивать дежурный утренний километр.

Без этого — уже никак.

Когда мужику исполняется сорок лет, он почему-то всегда резко задумывается о своей спортивной форме. Видимо, потому, что если уж и в этом возрасте не вспомнить о собственном организме — самое время начать заботиться о душе.

Хотя о ней, родимой, всегда, конечно, помнить надо.

Но не всегда, увы, получается.

Вот такая вот поганая диалектика…

Мне еще повезло, что я в свой сороковник от силы на тридцать с небольшим хвостиком выгляжу.

Конституция такая.

И — сила воли, если честно.

Не то что у некоторых.

Когда сила есть, воля — тоже в наличии, а вот с силой воли — проблемы просто-таки самые что ни на есть вопиющие…

Потому как без этой проклятой силы воли ни одна конституция не поможет.

Даже если она самая, что ни на есть, правильная…

Кое на кого из своих ровесников я просто уже без слез, честно говоря, и взглянуть-то не могу.

Иногда даже кажется, что они специально так выглядят, чтобы постоянно напоминать, сколько мне, несчастному, вроде как совсем недавно годочков исполнилось.