– Хватит! – прикрикнула Маша и поморщилась.

Вспоминать о своем долговременном алкогольном загуле она не хотела. Мерзко было и зловонно, будто кто ее в мешок с перегнившей картошкой лицом совал.

– Сейчас выравниваешься, – тут же перешла на похвалу Соня. – Молодец. Что с работой у тебя?

– Да стою на рынке на лотке, когда позовут, – вздохнула Маша. – За каждый выход деньги дают наличными. Много ли мне одной надо?!

– Почему ты одна? – удивилась Соня, сдавила баранку в крепкой руке, разбив ее на четвертушки, потрясла ладонью, скидывая крошки, и отправила в рот. – Заладила: одна она и одна! Гаврюха твой жив, здоров, сыт, одет и обут. Да, не с тобой сейчас. Так сама виновата… Не надо было языком вообще болтать, раз такая стервь рядом живет. Пригрозила же она тебе?..

– Соня! – ахнула Маша, тут же вспомнив. – Что я натворила!

– Что?!

– Я ведь тут Марго этой расправой пригрозила. Да при свидетелях!

– Да ты что?!

– Да! Она привела парня молодого, как всегда, красивого. А я только из ванной вышла. Она прямо в коридоре вцепилась в меня и начала при нем оскорблять.

– Дела какие! – фыркнула Соня. – Она ко всем цепляется. Что же ей теперь каждый раз грозить?!

– Я терпела, пока она Гаврюшки не коснулась, – начала оправдываться Маша. – А как только Марго сказала про него, я…

– Что ты?

– Я не выдержала и сказала, что она скоро сдохнет. Прямо при свидетеле сказала. При парне этом. Вот такие дела! Но ты же знаешь, Соня, что я не смогу! Я же никогда!..

Соня Миндалина опасливо отпрянула.

Нет, она точно ничего такого не хочет. Ни бесед на такие опасные темы вести не хочет. Ничего подтверждать или опровергать тоже не хочет. Ей это не нужно вовсе. Лишним для нее это было.

Ее молодой бывший сосед Сашка, сам того не ведая, своим мошенничеством помог ей не только прийти в себя, но заново полюбить всякие разные простые вещи, в которых раньше она никакого упоения не находила.

Достает из шкафа чистый пододеяльник, вдыхает аромат морозной свежести, исходящий от старенького ситца, и радуется. Она ведь долго спала в телогрейках и штанах под трубами подвальными, умывалась водой из лужи порой. Подбирала остатки недоеденных беляшей из урн, доедала из тарелок в открытых кафе. И вши у нее были, и чесотка. И в обезьянник ее бросали, когда у милиции рейд был по отлову бомжей. Потом их, правда, отпускали, кому они нужны, но в спину дубинками получала Соня Миндалина, и не раз.

Да, она теперь способна прочувствовать, оценить и заново полюбить все мирские удобства. Горячая вода из крана течет, пускай к ней очередь из соседей, но ведь она кончается. Газ вспыхивает, как только к нему спичку поднесешь, и супчик сготовить можно, и котлетку поджарить, и варенье сварить. И одежда чистая у нее теперь всегда, пускай и не модная. Она сто лет ведь ничего себе не покупала, старое донашивает, а то, что Сашка таскает ей с вьетнамского рынка, Соня потихоньку продает. Продает, а денежку складывает. И это душу греет, как батареи центрального отопления зимой. Она не поленилась, прошлым летом покрасила их в нежно-голубой цвет. Вся ржавчина закрылась, и Соня теперь в особо холодные вечера греет возле них спину без опаски. Хоть в комнате и теплым-тепло, она все равно спиной о батарею трется. Будто кошка нежится от уюта, который вдруг стал так любим и необходим ей.

А Машка что ей сейчас предлагает? Вернее, не предлагает, а хочет заручиться Сониной поддержкой. Посмотри, мол, на меня, какая я теперь вся хорошая. Никогда в жизни зла никому не сделаю. И смотрит на Соню так, словно та должна кровью и сердцем своим за нее поручиться.

Да разве же можно?..

Да разве же можно за кого ручаться в этой жизни, а тем более за Машку Гаврилову?! Она ведь последние полгода пила так, что света белого не видела. Соня вон и бомжевала, а пить не пила никогда. А эта при доме, работе, а опустилась ниже плинтуса. Кто же знает, что у нее на уме, на душе да в сердце?!

Машка ненавидела Марго люто, и причина тому была. Угрожала ей, да еще и при хахале этой Марго. Теперь-то что? Что она от Сони-то хочет? Снова сочувствия? Так в этом деле она ей не жалейка.

Она почти так ей и сказала.

– В этом деле я тебе не советчик, Маша, – погладила клеенку на своем столе Соня. – Брякать языком не следовало. А теперь…

– А что теперь? – Маша подалась вперед, поняв, что соседке ее исповедь по душе не пришлась.

– Теперь моли бога, чтобы с этой стервой ничего не стряслось.

– А если что стрясется, что тогда? – Маша воткнула ложечку в самый центр вазочки с вареньем. – Меня, что ли, потащат?

– Не знаю, но возможно.

Соня отобрала у Маши ложечку и с обидой швырнула ее в раковину. Если не хотела варенья, чего изгаляться-то? Будто прямо мармеладами закормлена, скажите пожалуйста. Хлеба досыта еще полгода назад не ела. А вареньем ее побрезговала. И вдруг захотелось хлестнуть ее побольнее, и она сказала:

– Хахаль-то Маргариты наверняка вспомнит, кто его любовнице угрожал.

– И че?

– А ничего! – прикрикнула Соня.

Она устала от Машки. Неприятное чувство навязанной ей ненужной чужой проблемы угнетало. И зачем пригласила ее к чаю? Попила бы в одиночестве, подумала бы. Она любила думать. Про всех думала. Про Сашку, про соседей и про Машу Гаврилову тоже часто думала. И Маргариту не обходила своим вниманием Соня. И спорила с ними, и возражала, но ведь не вслух же. О мыслях-то ее никто не знал. Подумала да забыла.

А Машка что удумала?! Взяла и рассказала ей о своей неприятной истории. И будто… Будто сообщницей ее своей сделала, хотя еще ничего и сделать не успела.

Соня этого точно не хотела. И еще почему-то она была уверена, что Машкина печальная история на этом не закончится. Что ее слова, сказанные ею по неразумению или обдуманно, еще отзовутся громким эхом.

В этом Соня была твердо уверена, потому что ее не покидало потом еще два дня ощущение, что она что-то потеряла или чего-то не нашла. Прямо как в тот страшный день на море…

Завтра ее выход!

Марго оглушительно заржала перед зеркалом, с наслаждением наблюдая за тем, как колышется под тонким шелком ночной пижамы ее пышное тело. За стеной что-то громыхнуло, кто-то застонал и все стихло.

Не иначе серая мышара со своего проссатого дивана упала, мстительно подумала Марго, довольно ухмыляясь. Услышала, наверное, ее хохот и упала. Ишь, сука, что удумала! Грозить ей! Да еще при мальчике красавчике.

Хотя чего роптать, ей это даже на руку. Прижучит мышару так, что той и не снилось.

Мальчик теперь на коротком поводке, сидит в кабинете, устроенном ему Марго, уже получил приличные подъемные, потому что не дураком оказался, а смышленым и грамотным специалистом. Сидит там и каждое слово ее ловит. И слушаться ее будет ровно столько, сколько Марго пожелает.