— Я останусь.

— Тогда так. Тебе вместе с девочкой придется уехать из Москвы. Через пару месяцев, когда Инне исполнится шестнадцать, она вступит в права наследования. И передаст все деньги на благотворительность или еще куда. Это не важно. Главное, она останется бедной девочкой, с которой Дробыш ничего не сможет взять. Таким образом, проблема будет решена. И Дробыш прекратит ее преследовать. Потому что в этом не будет никакого смысла.

— То есть?

— Твоя задача — оберегать Инну до того дня, пока она не вступит в права наследства. Ты справишься, если действовать правильно. Будем исходить из того, что все обстоятельства будут складываться не в нашу пользу. В Москве оставаться нельзя. Питер и другие крупные города не подходят.

— Может быть, забраться в самую глушь….

— Где тебя и похоронят. Все варианты, лежащие на поверхности, — это ерунда. Дробыш не глупей нас с тобой. Он просчитает все за минуту. Европа слишком маленькая. Там трудно прятаться. И русских там до черта. А каждый русский может стать потенциальным информатором Дробыша. Америка — лучший из вариантов. У тебя открытая виза, у девчонки тоже есть американская виза. Я сейчас же закажу билеты и отправлю за ними водителя. Вылет в полдень, я уже узнавал.

— Но несовершеннолетней не позволят выехать из страны, если к паспорту не прилагается официальное разрешение ближайших родственников. То есть самого Дробыша. И еще. Если несовершеннолетний гражданин выезжает за границу больше, чем на три месяца, нужно заверить документ у юриста.

— Ты хватаешь мысли на лету. Именно так — Дробыш должен дать разрешение на выезд девочки из страны. А такого разрешения он не давал. Поэтому он не станет искать вас там, где вас просто быть не может. Ты получишь такое официальное разрешение. На бланке одной нотариальной конторы, которая на самом деле уже полгода как ликвидирована. Ну, за разные злоупотребления. А у меня осталось несколько бланков и печать. Образец подписи Дробыша тоже есть. Завтра ты с Инной пройдешь регистрацию в аэропорту и улетишь.

— Я бы своими силами…

— Покуда не уляжется пыль, надо спрятать твою жену и ребенка. Они должны находиться в безопасном месте, но никаких контактов ты с ними поддерживать не будешь. Ни слова, ни звука. Именно в этом гарантия того, что ты не наделаешь новых глупостей. Единственное, что смогу обещать: твой ребенок и жена окажутся в надежном месте.

— Я смогу попрощаться с ними сегодня? Пять минут…

— Исключено. С этого момента никаких контактов. Я созвонюсь с Галей, встречусь с ней где-нибудь в городе. Я скажу, что ты попал в трудное положение… Найду, что сказать. Далее… За океаном ты должен соблюдать простейшие меры предосторожности. Не расплачиваться банковскими картами и чеками, только наличными. Не бронировать номера в гостиницах на свое имя и так далее. По возможности избегай районов, где живут русские. Помни: до Америки всего двенадцать часов лету. И в паспортах у людей Дробыша тоже есть американская виза.

— Что я буду там делать?

— Вот адрес моего приятеля, адвоката из Нью-Йорка. Занимается имущественными спорами. Как только прилетишь, оставь где-нибудь девочку и отправляйся к нему.

Полозов накарябал на отрывном листке имя, адрес и телефон своего знакомого. Отдал листок Радченко и попросил запомнить каждую букву. Затем сжег бумажку в пепельнице.

— Сейчас ты напишешь заявление с просьбой уволить тебя. Напиши, что ты был на приеме у врача пульмонолога, который выявил у тебя болезнь легких. Врач рекомендовал длительный отдых.

Полозов положил на стол бумагу и наблюдал, как Радченко исписывает страницу аккуратным почерком.

— Теперь по поводу контактов. Будешь звонить раз в неделю, по пятницам, по одному из этих номеров. Разговор не должен продолжаться более пяти минут. Не называй меня по имени. Имен жены и ребенка не упоминай. Справка от нотариуса будет готова через пару часов. Посыльный привезет конверт по адресу служебной квартиры. Ты его достанешь из почтового ящика. Тебе надо купить кое-то из одежды…

— У меня в кабинете в шкафу два костюма, рубашки.

— Тем лучше. Тогда езжай к Инне, пусть скажет, какого размера ей нужны вещи. Пойдешь и купишь.

Полозов загремел ключами, подошел к сейфу и открыл дверцу. Он отдал деньги Радченко, хотел что-то сказать, но не придумал нужных слов.

Возле поста паспортного контроля Радченко немного нервничал, но все обошлось. Дождавшись своей очереди, он положил на стойку два паспорта и разрешение на выезд ребенка, заверенное нотариусом. Женщина, офицер пограничной службы, задержала взгляд на Радченко лишь на секунду. Затем перевела пустой равнодушный взгляд на Инну и, ни о чем не спросив, поставила отметки в паспортах.

Они прошли в зал ожидания, поднялись на второй этаж и скоротали полчаса в закусочной. Инна выглядела испуганной, хмурилась, на вопросы отвечала односложно. Она выпила стакан томатного сока и съела пирожное, просыпав сахарную пудру на майку.

В самолете Инна немного оживилась. Сидя возле иллюминатора, она, не отрываясь, смотрела вниз. Радченко увидел, что Инна плачет.

— Ты чего? — спросил он.

— Сама не знаю, — сказала она. — Грустно и все.

— Мы вернемся.

— Ты не боишься, что Дробыш нас найдет?

— Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.

За время полета Инна и Радченко перекусили, вздремнули, послушали музыку. Нал Атлантикой немного поболтало, но в целом это был нетрудный, скорее наоборот, приятный перелет. В аэропорту имени Кеннеди они оказались в три часа дня, получили два чемодана с вещами и прошли таможенное оформление.

— В Москве мне посоветовали остановиться в одной гостинице, где нас примут, не спрашивая документов, — сказал Радченко.

Отстояли очередь на такси и больше часа тащились до Бруклина. Радченко попросил остановить возле обшарпанного дома в три этажа. На фасаде было написано только одно слово: отель. Он расплатился с водителем, дал хорошие чаевые. Оставил чемоданы на тротуаре и сказал Инне, что вернется через пару минут.

Замок щелкнул, Радченко по узкой темной лесенке поднялся в гостиничный холл, тесный и душный. Возле окна стояли два продавленных кресла и фикус в кадке. За стеклянной перегородкой скучал белый мужчина с бородой, одетый в вытянутую несвежую майку без рукавов.

— Привет, — сказал Радченко. — Мне на два-три дня нужен номер. На двоих.

— Кто второй?

— Моя родственница. Девушка, подросток.

— Сколько ей лет, сэр?

— Шестнадцать. Почти. Разве это имеет значение?

— Имеет, сэр. В нашей гостинице могут останавливаться только женщины, достигшие совершеннолетия. Двадцати одного года. Не моложе. Мне очень жаль.

Радченко спустился вниз и сказал Инне, что номеров в гостинице как назло нет.