пристающую к телу и забирающую из тела тепло. И задрожал, сначала мелко, словно барахлящий холодильник, а потом все крупнее и крупнее, как мотор Тринклера. Хмель опять вернулся в голову, картинка перед глазами затуманилась.

— Надо бы пойти согреться, — предложил один из компании. — В баню бы.

— Можно к нам, — предложила та барышня, что запускала свои длинные пальцы в мои волосы. — У нас печка натоплена. Чаю горячего с медом и вареньем сделаем.

И мы отправились снова в кафешантан. Бросили изувеченный мотоцикл на мосту и пешком, отбрасываостановилкороткие тени от высокой луны, побрели по Новому Городу. Кафешка уже была закрыта, но для нас сделали исключение. Дамочки громко постучали, в окно высунулась недовольная мужицкая морда и после пары неслышных фраз на ухо, морда побежала отпирать дверь. Но внутрь пустили только мокрого меня, журналиста и всех девиц. Военные остались снаружи. Они для приличия повозмущались, а потом пьяной гурьбой пошли в другое место.

Глава 2

Чай мне сделали. Горячий, ароматный. В фарфоровых розетках подали малиновое варенье и мед. Дамочка с длинными пальцами стянула с меня всю мокрую одежду и укутала тут же в длинный пушистый халат.

— Сюда садитесь, дорогой Василий Иванович, — ворковала она, подставляя стул к жаркой стене. — И вы тоже садитесь, — обратилась она к журналисту. — Здесь тепло, вы согреетесь. И пейте чай с вареньем, обязательно пейте. Иначе заболеете. А я сейчас вашу одежду развешу.

— Я лучше домой пойду, — невнятно возразил я. Тепло подействовало на меня коварно — стало развозить. Тошнота подкатила к горлу, а едва я прикрывал глаза, как мир вокруг принимался танцевать в безумном хороводе.

— Ну, какое может быть домой в такой одежде? Не ровен час заболеете. Вот просохнет, тогда и пойдете. Да и хмельной вы очень, как я вам могу такого отпустить? А вдруг вас еще ограбят?

— Да кто меня ограбит? Разве только что китайцы, да у тех кишка тонка против меня.

— Да хоть бы и китайцы. Подкрадутся сзади, трахнут по голове камнем и ограбят. Не смотрите, что город — все одно могут ограбить.

И она ушла, унеся с собой все мокрое. На мне остался лишь халат. Даже кальсонов на мне не было.

Вскоре она вернулась. Чай мною был уже допит, варенье с медом из розетки вылизано.

— Пойдемте, я вам постель разобрала. Перина там теплая, пушистая. Пойдемте, Василий Иванович, вам в тепло надо.

Все-таки пьяный человек, это совсем другая личность, нежели трезвый. Не гуляй у меня в крови алкоголь, не мучай меня приступы тошнотворных «вертолетиков», я, может быть, и возразил ей, настоял бы на своем и пошел до дома прямо в мокрой одежде. А так, только лишь кивнул, уронив голову, и направился во внутреннюю комнату, развевая полами длинного халата и сверкая белоснежными ляжками. И стесняться дамочки не стал, скинул с себя теплое и прямо голым провалился в перину с головой накрывшись мягким одеялом. Скукожился в позу эмбриона и, высунув наружу лишь один нос, моментально провалился в забытье.

Утро меня наказало жутким похмельем. Сильнейшей головной болью, диким сушняком в горле и тошнотой. Утреннее солнце ослепительно било в глаза, заставляя щуриться и отворачивать голову. Я и отвернулся, прикрывшись ладонью и болезненно поморщившись.

— Василий Иванови-ич, — вкрадчиво позвал женский голос откуда-то из-за спины. — Вы уже проснулись?

Я медленно повернул голову на звук. Возле окна на стульчике сидела барышня. По-домашнему одетая, но уже с прибранными в прическу волосами. Смотря в небольшое зеркальце, она неторопливо наносила макияж.

Я ее смутно помнил. Лицо узкое, изящное. Можно сказать, что аристократическое. Волосы черные как смоль, отливают на падающих лучах цветной радугой. Но вот ее длинные и нежные пальцы мне отчего-то запомнились. Именно эти пальцы мне вчера так нежно и заботливо ощупывали разбитую голову.

Она оторвалась от зеркала, посмотрела на мою мятую физиономию, что выглядывала из-под одеяла.

— Вижу что проснулись. Болеете? — заботливо поинтересовалась она. И не дожидаясь ответа, продолжила. — Подождите, я вас сейчас подлечу.

И вышла из комнаты, придерживая на голой груди расстегнутый китайский халат. Через минуту вернулась, держа в руках рюмку до краев наполненную коньяком. От одного вида алкоголя у меня все внутри перевернулась. Сел на кровать, прикрыв наготу одеялом, и мотнул головой:

— Нет, не буду. Лучше рассола какого принесите.

— Выпейте, вам поможет, — попробовала настоять она, но я отстранил ее руку. И рюмка, капнув на пол, нашла пристанище на широком подоконнике. — Ну ладно, как хотите.

Через пару минут она мне притащила целую банку соленых огурцов. Вот к ней-то я и припал, высосав почти весь рассол. Пил жадно, большими глотками, орошая пустыню в глотке. В горле, кстати, покалывало, так, словно стала проявляться простуда после вчерашнего купания. Когда же я отпал от банки и вернул ее хозяйке, я спросил:

— Не помню как вас зовут…

— Лизетта, — ответила она.

— Гм, а по-русски?

— А если по-русски, то Елизавета. Можно просто — Лиза.

— Понятно… Послушайте, Лиза, а как там с моей одеждой? А то я тут оказывается абсолютно голый. Не хочется пугать вас своими телесами.

Она как-то загадочно мне улыбнулась с легким прищуром, затем вышла. А вскоре вернулась, неся аккуратно сложенное, высушенное и выглаженное белье.

— Может мне еще и отвернуться? — с ехидцей спросила она, глядя на мое замешательство.

— Будьте так любезны.

— Ой, — громко выдохнула она и отвернулась. Затем, глядя в узкое окно, сказала. — Чего вы стесняетесь, Василий Иванович? Я там уже все видела.

— То есть как?

— А вы ничего не помните?

— Н-нет, — неуверенно сказал я. — Я что, с вами переспал?

— Да, — кивнула она и неожиданно повернулась. Я уже успел напялить кальсоны и затянул завязки. — Я всю ночь грела вас. Вы так сильно дрожали, так потели. Я думала, что вы серьезно заболели. Как вы себя чувствуете?

— Что-то я не понял, переспали мы или нет?

— Я же говорю — да! Я провела с вами ночь в одной постели. Чего непонятного?

И все равно, я не понял. Мы вкладывали разный смысл в слово «переспали», потому я и остался в недоумении. И тогда я ее спросил тем самым емким словом, которое неприлично произносить в хорошем обществе.

— Ах, вот вы о чем? — всплеснула она руками, забавляясь. — Нет, в этом смысле у нас ничего не было. Я просто грела вас своим телом.

— Ух, слава богу, — вырвалось у меня.

Она сделала вид, что обиделась. Пришлось пояснить:

— Я женат, у меня ребенок.

Но все равно, для нее это был не