И если речь о шоферне, то всё это напрямую, а подчас и прежде всего, относится к «мигальщикам» — водителям с мигалками на «головах». Будь то «Бугры», «Думцы», шмумцы — каждого из них хлебом не корми — дай безнаказанно проехаться по встречке.

Молодой муровский шофёр Паша Селиванов ходил в звании «мигальщика в законе», гордился этим высоким званием и откровенно страдал, когда приходилось подолгу отсиживаться в гараже. Для него срочные выезды — на бандитские ли налёты, кражи ли, убийства — всегда праздник, именины сердца. Тут уж он вовсю давал волю своему мастерству.

— Сто второй, сто второй, я девятый, иду налево по Кольцу, подготовь перекрёсток! Сто второй, сто второй, я девятый, дай зелёный! Сто второй, сто второй, я девятый, убери транспорт с выезда! Сто второй, сто второй… Подобные приказы через оглушительный усилитель и соответствующие звуковые сигналы грели Пашкину Селиванова душу, будоражили воображение: вот толстомордый бандит вынимает из кобуры пистолет, вот направляет его на невинную жертву, вот спускает предохранитель и… Его, Павла, машина врезается в подонка, сбивает его с ног и вот уже бандит в наручниках даёт признательные показания.

Впереди, на перекрёстке с Дорогомиловской улицей загорелся красный светофор.

— Сто второй, я девятый, дай зелёный! — заорал Павел, но его перекрыл мегафон выбежавшего на середину проспекта постового. «Девятый, девятый, остановись, девятый!..»

— У-у ё-моё! Разъездились, пузыри.

— Ты их пузырями зовёшь? — подал голос Александров.

— Ну а как ещё? Конечно пузыри, пока не лопнули. Шестёрки госдумовские. Они все теперь с эскортами катаются. Проскочим, товарищ майор? — обратился он к Мерину.

— Ты хозяин.

— Понял.

Чёрная «Волга» взревела форсированным двигателем и, лихо обогнув бросившегося наперерез милиционера, вырвалась на свободу пустого проспекта.

— Пусть теперь доносит, побирушка пузатая. А мы ему покажем… — Павел оглянулся на Веронику, не стал заканчивать фразу.

— Что мы ему покажем? — спросил Александров.

— Фигу, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся Павел, — фигу мы ему с вами покажем.

— Приятный душистый запах, — объявил Мерин.

— Это я точно знаю, — Александров широко осклабился.

— Ну?

— Приятный?

— Да.

— Душистый?

— Душистый.

— Перегар!

— Дурак. — До сих пор мрачная, молчаливая Вероника позволила себе улыбнуться.

— Да уж, — подобострастно согласился с ней Мерин, — действительно. А ты не знаешь, Никуша? Душистый запах. — Он повернулся к ней всем корпусом, но Вероника опять заинтересовалась заоконным пейзажем.

— Арома-а-ат, — как малым детям пояснил Селиванов. — А. Ро. Мат.

— Точно! Аромат! Надо же как просто! Правда просто, Ника?

Для майора Мерина происшествие на улице 2-й Боткинский проезд оказалось нельзя как кстати: уже более двух недель прошло с момента отбытия любимой жены его, Вероники, на постоянное место жительства к своей матери, где она забаррикадировалась, не отвечала на телефонные звонки, не пускала к себе, даже Севку с собой забрала, что совсем уж невмоготу, а теперь… о-о-о, теперь совсем другое дело, теперь он начальник! Начальник следственной бригады! Бугор. Голова — что хочу, то и ворочу: сегодня в такой-то час будьте любезны явиться по такому-то адресу. А завтра — по такому-то. Телефон не отключать — служебная надобность! И попробуй не выполнить приказы! Так что майору Мерину этот оперативный выезд и всё с ним связанное представлялся чем-то вроде свадебного путешествия.

У подъезда дома № 3 по Боткинскому проезду стояли два милиционера и весьма для такого раннего часа солидная толпа любопытных: слух о недавних ночных выстрелах, видимо, давно гулял среди жильцов соседних домов, и вдруг такая удача — милиция стоит, никого из дома не выпускает, люди на работу опаздывают, а их не пускают.

— Позвонили в шесть с копейками. Нам тут минут пять езды… — милиционер с трудом поспевал за оперативниками.

— Кто позвонил?

— Соседка. Старая совсем. Я её в щёлку только видел. Поднялись, она дверь приоткрыла и р-р-раз на замок. Звоним в 22-ю — никого. Звоним ей, говорит: «Я звонила. Два раза стреляли». «Когда?» «В субботу. Звоню — молчит. Никто оттудова не выходит». Я говорю: «Откройте». «Не открою, — говорит. — Не имеете права». Старая совсем. Ну — Силыч наверх, мы вот с Петром внизу. Никого не выпускаем. Позвонили вам. Всё.

— А почему не выпускаете, если стреляли два дня назад?

Милиционер недоумённо пожал плечами:

— Не положено.

«Силыч» стоял на площадке между этажами по стойке «смирно».

Старушка выглядывала в приоткрытую на цепочку дверь.

Мерин обратился к «Силычу»:

— Вас как зовут?

— Силов Степан. — Он поднёс ладонь к форменной фуражке.

— Кто-нибудь из квартиры входил-выходил?

— Никак нет. Никто. Ни разу.

— А вас, простите, как зовут? — Мерин повернулся к дверной старушкиной щёлке.

— Матрёной Алексеевной, — шёпотом донеслось оттуда, — а вас?

— Меня Николаем. Мы вас позже побеспокоим, если позволите, а пока отдохните, ладно? — Он захлопнул дверь. — Найдите понятых.

«Силыч» понёсся вниз по лестнице.

— Тут на месяц работы. — Александров внимательно рассматривал замки на двери 22-й квартиры. — Серьёзно замуровались.

— Она, по-моему, на «собачке». Ткни посильнее.

Александров «ткнул». Дверь, действительно, легко поддалась.

По двору вслед за милиционером Силиным в расстёгнутом пальто бежала полная женщина, на ходу повязывая голову платком. За ней пытался поспеть небритый, заспанный мужчина.

— Двадцать вторая — это Гривин, Лёшка Гривин, вон его машина, — женщина тяжело дышала, подобные пробежки были ей явно не по возрасту. — Уезжал куда-то. Вчера вернулся. А что случилось-то?

— Сейчас узнаем. — Милиционер подозрительно на неё глянул. — А вы откуда знаете, что вчера?

— Так сосед ведь. Напротив окна. Он громкие песни любит. Вчера завёл.

Небритый мужчина остановился:

— Валь, может, ты одна? Тяжело мне.

Женщина потянула его за рукав:

— Пойдём, пойдём, Борь, пойдём. «Тяжело» ему. Ещё б после вчерашнего не тяжело. Товарищ милиционер говорит — надо. Пойдём.

И они, заметно сбавив скорость, пошли под ручку.

Мерин осмотрел квартиру: небольшая прихожая была заставлена нераспечатанными коробками, ящиками; на вешалке — дублёнка, на полу валялась меховая шапка; у стены беззвучно мелькал чёрными полосами экран телевизора. В ванной комнате, перегнувшись через бортик кафельного корыта, вниз головой по пояс в красной пенной жидкости лежал человек.