«Иванов» согласился на кофе.

— Я, собственно, вот по какому вопросу, — начал он, когда Марк поставил перед ним две чашечки ароматного напитка, подсел за столик и замер, превратившись в слух. — Ваш брат Омар Иванович Цава, — буду называть его так, как знал до встречи с вами, не возражаете? поделился со мной вашими… э-э-э…сложностями… осложнениями за последние несколько лет в бизнесе. Это так?

— Это так, — охотно согласился Цаванович.

— Дело в том, что в Союзе я имею некоторое отношение к экспорту меховых изделий и на определённых условиях мог бы… вам… э-э-э, так сказать… — он не сразу подыскал нужное слово. Марк пришёл ему на помощь.

— Это может стать очень интересно. Я согласен. Что за условия?

— Условия вас не обременят, — «Иванов» снисходительно растянул губы в улыбке. — Расскажите, Марк Львович, что у вас случилось?

— Расскажу, конечно, я весь на ладони, — Цаванович охотно ринулся в предложенный ему диалог, — но, прошу простить, это не у нас, это у вас что-то случилось. В эСэСэСэРе. Просто хоть караул кричи. Поначалу всё шло как по маслу: я открыл этот магазин, два, а то и три раза в неделю Омарик присылал мне по две, а то и по три норковые шубы, отличная выделка, но топорно сшиты, у вас это делать не умеют. Но даром! Понимаете? Где он их брал, мне не интересно. Я не спрашивал. Я их перешивал, я немножко скорняк, дёшево покупал французские бирки и продавал о-го-го как. Брали с руками. Это же бешеные деньги, вы посчитайте. Нет, нет, вы только посчитайте — Марк Липович сорвался с места, скрылся в соседней комнате, вернулся с калькулятором, сам стал нажимать клавиши. — Три шубы в неделю — это я так сказал, бывало и по десять. Хорошо, берём девять. Девять шуб умножаем на четыре недели, получаем, извиняюсь, тридцать шесть в месяц. А в год? Ещё на двенадцать, а это уже четыреста тридцать две норки. Теперь скажу правду, — он отложил калькулятор в сторону, снизил голос почти до шепота, — меньше, чем за три куска штуки они не уходили. А чёрные и за три с половиной. Тут считай-не считай — за год я стал миллионером и даже больше. Мы с Омариком три года работали, я выкупил этот магазин. А теперь по ночам мне снится долговая петля: нечем платить, хоть вешайся. Свет, горячая вода, газ, холодная вода… А налоги!! Это же не страна, а сплошная налоговая полиция. Тут скрыл налог — дают, как за убийство. Так какие, вы говорите, условия, Иван Иванович? — Марк неожиданно закончил свой монолог и вновь обратился в слух.

Человек со Шрамом выдержал долгую паузу. Поднялся, спросил с упрёком.

— А что же брат твой единокровный?

— С Омариком год уже нет связи. Никакой. Боюсь думать самое худшее.

— Значит так. Слушай меня внимательно. У тебя подвал есть?

Вопрос прозвучал слишком неуместно, даже, показалось, издевательски, так что Марк осторожно переспросил.

— Подвал?

— Да.

— Какой подвал?

— Обыкновенный, «какой?» — «Иванов» начал сердиться. — Под домом. Есть? — И поскольку Цаванович молчал, примирительно пояснил. — Я коллекционирую старинный хрусталь, антикварное стекло, партиями перевожу в Америку. Временно будешь хранить ящики у себя в подвале. Десять шуб в неделю я тебе не обещаю, а по две за неделю в течение года гарантирую. Как?

— Это спасёт мне жизнь, — задыхаясь, сглатывая воздух короткими хватами, Марк Цаванович приник к руке благодетеля. — Со своей стороны я всё, что могу и не могу. Без остатка. Как на ладони.

«Несчастные в общем-то люди. Обманутые, — думал Никитин, выглядывая в потоке машин свободное такси. — Из кожи вон лезут, чтобы всему миру показать, как они тут счастливы, а копни их поглубже… Ехали за журавлём в небе, а поймали дохлую синицу. Ну — поделом, так им и надо: на чужой каравай… как говорят умные люди.

Из гостиницы он позвонил своему шестилетней давности чернокожему знакомому, тот, к счастью, оказался дома.

— Брэд, угадай, кто звонит. Ах ты, чёрный поц, — восхитился Георгий Георгиевич, когда его безошибочно назвали по имени-отчеству, — ну и память у тебя. Давай подгребай на угол восемнадцатой и Бродвея, это рядом с тобой. Есть работа.

Чёрный и худой, как обгоревшая спичка, Брэд ждать себя не заставил.

— Хай, Гер. Кто это тебя так? Узнать трудно.

— Не бери в голову. Жив и ладно, — отмахнулся Никитин. — Лицо не главное в жизни.

— Это точно, — неуверенно согласился Брэд.

Они расположились в небольшом пустующем кафе, заказали минеральную воду.

— Как жизнь молодая? Работаешь по-прежнему?

Негр пожал плечами, ответил серьёзно:

— А что? Моя работа никогда не кончится. Пока руки не дрожат, глаз видит. Работаю. — И добавил мало понятную для непосвящённых фразу: — А убирать всегда будет нужда кого.

— Ну и ладно. Не буду тебя долго задерживать. Давай к делу. — Никитин достал из кармана запечатанный конверт, вскрыл, вынул из него несколько аккуратно сложенных листков. — Это ориентировки.

Брэд долго, внимательно разглядывал листы. Наконец сказал:

— У этого фамилия знакомая. Кто это?

— Я не знаю, не мои ребята. — отмахнулся Никитин. — Тут в бумагах всё должно быть: кто, откуда, чем занимаются, где обитают…

— У этого фамилия знакомая, — упрямо повторил чёрный человек, — а раз так — у него может быть охрана.

— Ну — охрана, ну и что из этого? Охрана — значит охрана. Тебе что — привыкать?

— С охраной опасно.

— Конечно, опасно. И без охраны опасно. По-всякому. У тебя работа такая, Брэд. Опасная.

— С охраной дорого.

— Ну вот, так бы и говорил. А то «опа-а-сно». Сколько?

— Очень дорого.

— Я спрашиваю — сколько?

Негр написал на бумажной салфетке шестизначную цифру, придвинул салфетку к Никитину. Сказал, мотнув головой:

— Торгов не будет.

— Ничего себе, — присвистнул Человек со Шрамом. — Что это у тебя так ставки взбесились?

— Инфляция, — коротко пояснил Брэд.

— Понятно. Без работы остаться не боишься?

— Я ничего не боюсь. Моя работа будет вечно.

— Ну хорошо, коли так. А если окажется без охраны?

— Без охраны — половину, — недовольно сверкнул зрачками чернокожий визави. По выражению его лица было понятно, что он предпочитает наличие в деле охранников.

Никитин налил в свой бокал холодную минеральную воду, выпил, потом, не мигая, долго смотрел в красные глаза сидящего напротив прыщавого афроамериканца. Конечно, в былые времена он, увидев написанную на салфетке неподходящую цифру, очертя голову кидался в торги, стыдил зарвавшегося черножопого наглеца, пугал, грозил разоблачением, пожизненной неволей, электрическим стулом наконец и неизменно преуспевал в этой беспроигрышной для себя схватке. Куда ему было деться, беспредельщику грёбаному? Но на этот раз, памятуя о выданной ему «другом-сокурсником» гарантии безлимитного кредита, решил не мелочиться и не тратить нервы.