– Это кто, твой родственник?

Я оторвалась от работы. Дэниэл держал в руке фотографию Саймона, я и забыла, что оставила ее на диване.

Я ответила:

– Племянник.

– Есть в нем что-то от той важной старой дамы, что в спальне у тебя висит. От твоей прапрапрапрабабушки.

– Всего одно «пра».

Я вдруг напряглась. Где же я оставила приглашение? С припиской Мэтта: Если хочешь, приезжай не одна. И оно тоже там, с фотографией? Видел ли Дэниэл?

– У вас у всех такие чудесные волосы?

– Подумаешь, светлые, что тут особенного?

Он, должно быть, что-то уловил в моем голосе – глянул на меня с любопытством и отложил фотографию.

– Извини. Просто увидел ее здесь, и бросилось в глаза фамильное сходство.

– Ага, – отвечала я небрежно, – понимаю. Все говорят, что мы похожи.

Так видел он приглашение или нет?

* * *

Дэниэл, кстати, с родителями меня познакомил почти сразу, в первый же месяц. Мы пришли к ним на ужин. Дом у них и впрямь под стать выдающимся ученым – особняк прошлого века, с табличкой на стене, в квартале от университета, под названием Профессорский городок. Всюду картины – подлинники, не репродукции – и скульптуры. Мебель старинная, добротная и блестит по-особому, как будто ее раз в неделю заботливо натирали не меньше ста лет кряду. В той среде, откуда я родом, такую изысканность не одобряют, считают признаком суетности. Но, по-моему, думать так – тоже разновидность высокомерия, и мне их дом показался скорее интересным, чем вычурным.

И все равно вечер вышел неуютным. Обстановка мне понравилась – ужинали мы вчетвером в столовой с темно-красными обоями, за овальным столом, где свободно уместились бы человек десять, – а вот родителей Дэниэла я, напротив, побаивалась. Оба они говорливые, оба заядлые спорщики, постоянно друг другу противоречат, так что в воздухе искрит от возражений, опровержений и колкостей. То один, то другой из них нет-нет да и вспоминал, что мы рядом, замирал в разгар атаки, делал озабоченное лицо, говорил что-нибудь наподобие: «Дэниэл, плесни-ка Кэтрин еще вина» – и вновь бросался в бой.

Мать Дэниэла то и дело говорила: «Кэтрин, отец Дэниэла хочет вас привлечь на сторону такого-то». И, косясь на меня, поднимала соболиную бровь, ожидая, что я посмеюсь – дескать, ну и болван такой-то! На ней невольно задерживаешь взгляд – высокая, худощавая, с серебристой сединой в волосах, коротко подстриженных сзади, а впереди падающих на лицо острым косым клином.

Отец Дэниэла – ростом он пониже, но от него исходит тяжеловесная сила и яростный, едва сдерживаемый напор – в ответ улыбался и вытирал салфеткой рот, а взгляд у него был как у снайпера, наметившего цель. Жену он называл «достопочтенный доктор». «Достопочтенный доктор пытается вас завербовать в свои союзники, Кэтрин. Не поддавайтесь, логика не на ее стороне…»

Я сидела, слушала, отвечала, если требовался ответ, а про себя гадала, по какой прихоти природы у этой пары родился Дэниэл, само добродушие и миролюбие.

Дэниэл между тем, не обращая на них внимания, налегал на рагу из оленины. Меня потрясла его смелость, как он вообще отваживается кому-то их показывать, будь у меня такие родители, виду бы не подавала, что мы знакомы, и я ждала, что наедине со мной он за них извинится. Но так и не дождалась. Он как будто считал их вполне обычными. И предполагал, что я буду относиться к ним хорошо или хотя бы терпимо, ради него. И в самом деле, стоило мне узнать их поближе, они мне стали даже нравиться, только в небольших дозах. Оба меня привечают, и мне с ними интересно. Да и не мог бы у совсем уж кошмарных людей родиться Дэниэл, пусть даже по прихоти природы.

Однако Дэниэл принимал как данность, что надо меня с ними познакомить. Если у тебя появился близкий человек, положено ввести его в свой семейный круг. После той первой встречи мы собирались вместе довольно часто, примерно раз в месяц, то у них дома, то в ресторане в центре города. Или они звонили Дэниэлу, или он сам говорил: пора наведаться в Военное министерство, так он их называл. Он, само собой, не сомневался, что я тоже рада буду их видеть. Я и была рада.

Но и он, в свой черед, от меня ждал того же. При том что родные мои далеко, он все равно удивлялся, мягко говоря, что я до сих пор не позвала его с собой домой. Это я знала с его же слов, еще за месяц до того, как пришло приглашение от Саймона.

Мы ужинали с друзьями – коллегой с кафедры и его молодой женой, – и они рассказывали о своем первом семейном Рождестве. Сочельник они провели с его родными, а Рождество – с ее; никому такой расклад не понравился, да еще и с места на место им пришлось ехать сто миль в метель. Они пытались нас развеселить, но на меня их рассказ навел тоску. Дэниэл на обратном пути был необычно молчалив, и я решила, что и он того же мнения. Я, кажется, сказала: что ж, хотя бы у них есть повод посмеяться, а Дэниэл ответил: гм… И, помолчав с минуту, спросил:

– Кейт, куда мы движемся?

Я думала, он спрашивает, куда мы едем, к нему или ко мне. Он снимал квартиру под самой крышей развалюхи в полумиле от университета. Там сумрачно, все обшарпанное, окна крошечные, а низенькие толстые батареи жарят так, что форточки не закрываются круглый год, зато там есть где повернуться, не то что в моей коробчонке, так что обычно мы ездили к нему. Я ответила:

– К тебе?

Он был за рулем. Мне всегда нравился его профиль – как у добродушного ястреба, но сейчас, в прерывистом свете встречных фар, он выглядел непривычно серьезным. Взглянув на меня, он поправил:

– Я про другое.

От его голоса у меня екнуло сердце. Дэниэл не склонен преувеличивать. Жизнь он воспринимает с юмором или стремится создать о себе такое впечатление, поэтому, о чем бы ни шла речь, тон у него всегда мягкий, чуть шутливый. Так было и на этот раз, но за внешней легкостью угадывалось что-то другое, непонятное. Я сказала:

– Прости. А про что?

Помолчав, он ответил:

– Знаешь, что мы с тобой вместе уже больше года?

– Да. Знаю.

– Но вот в чем дело. Мне кажется, мы… топчемся на месте. Я не представляю, как ты относишься к… да ко всему, что ни возьми. И не знаю, важны ли для тебя наши отношения.

– Да, – поспешно заверила я, глянув на него.

– Насколько важны? Более-менее? Очень? Крайне важны? Нужное подчеркнуть.

– Крайне. Крайне важны.

– Уф, прямо камень с души свалился.

Он помолчал, молчала и я. Застыла напряженно, стиснув руки на коленях.

– Только вот… по тебе незаметно, понимаешь? Не видно, что они для тебя важны. Я, честное слово, не был уверен. О чем, к примеру, наши разговоры? О работе. О друзьях, о коллегах – тоже в основном в связи с работой. Ложимся в постель, и там все замечательно, но и после любви всегда говорим про завтрашнюю работу. Работа важна, спору нет. Но это не единственное в жизни, согласна?