Народ благоволил к своему новому королю за то, что он сам испытал горе и нужду, и за то, что он родился в Англии, а не в Нормандии. Желая снискать еще большую приязнь англичан, Генрих решил жениться на английской девушке и не нашел лучшей суженой, чем Мод Добросердечная, дочь короля Шотландии. Мод не любила Генриха, но когда государственные мужи пали перед нею ниц, умоляя сделать благое дело — положить конец смертельной вражде нормандцев и саксов, смешав в своем лоне их кровь, добрая принцесса растрогалась и согласилась стать его женой. Поначалу священники противились ее замужеству, заявляя, что отроковицей она жила в монастыре и носила покрывало монахини, а посему ей нельзя вступать в брак. Принцесса же на это отвечала, что тетушка, приютившая ее в отрочестве, действительно порой набрасывала на нее черный плат, но лишь потому, что одно монашеское одеяние могло оградить девушку или женщину от посягательств завоевателей-нормандцев, а вовсе не потому, что она приняла постриг. Священники сдались и обвенчали Мод с венценосным Генрихом. Она была хорошей государыней, прекрасной, милосердной и достойной лучшего супруга, чем король.

А король был хитрым и бессовестным человеком, хотя очень умным и твердым. Он никогда не держал своего слова и, идя к цели, ни перед чем не останавливался. Это видно по тому, как он обошелся с братом Робертом — Робертом, пославшим ему воды и вина со своего стола, когда он сидел взаперти на Высоте Святого Михаила, глядя на кружащихся внизу ворон и мучаясь жаждой, от которой его рыжий брат позволил бы ему умереть.

Еще до столкновения с Робертом Генрих разогнал и подверг опале все окружение покойного короля, состоявшее главным образом из лиходеев, яростно проклинаемых народом. Фламбард, или Поджигатель, которого Вильгельм Рыжий сделал не больше не меньше как епископом Даремским, был посажен в Тауэр. Однако Поджигатель, человек очень веселый и компанейский, так расположил к себе сторожей, что они прикинулись, будто ничего не знают о длинной веревке, пронесенной в тюрьму в объемистой фляге с вином. Вино досталось сторожам, а веревка Поджигателю. Когда ночью все заснули, он ловко спустился по ней из окна, чтобы не мешкая сесть на корабль и отплыть в Нормандию.

Что до Роберта, то во время восшествия его брата Грамотея на трон он еще находился в Святой земле. Генрих представил дело так, будто Роберт избран господином той страны, и невежественный народ этому поверил. Генрих уже расположился спокойно царствовать, когда Роберт вдруг возьми и вернись в Нормандию. Он ехал из Иерусалима через прекрасную Италию, где вволю насладился жизнью и женился на девушке столь же прекрасной, как ее родина! В Нормандии его уже ждал Поджигатель, который стал поблуждать Роберта заявить свои права на английскую корону и пойти войной на короля Генриха. Напраздновавшись и наплясавшись всласть со своей прекрасной итальянкой-женой в кругу своих друзей нормандцев, герцог в конце концов так и поступил.

Почти все англичане были за короля Генриха, хотя многие нормандцы приняли сторону Роберта. Но английские моряки изменили королю, уведя большую часть английского флота в Нормандию, так что Роберт приплыл завоевывать Англию не на чужих, а на английских кораблях. Однако добродетельный Ансельм, которого Генрих вернул из-за моря и опять сделал архиепископом Кентерберийским, крепко стоял за короля и добился того, что две армии, так и не сразившись, заключили мир. Бедняга Роберт, веривший всем и каждому, охотно поверил своему брату королю. Он согласился возвратиться домой и получать из Англии пенсию с условием, что все его приверженцы будут прощены. Король ничтоже сумняшеся в этом поклялся, но едва Роберт отбыл восвояси, он начал с ними расправляться.

Один из Робертовых сторонников, граф Шрусбери, ослушавшись приказа предстать перед королем и ответить на сорок пять его обвинений, ускакал в самый неприступный из своих замков, заперся там, созвал верных вассалов и стал обороняться, но был разгромлен и изгнан из государства. Многогрешный, но верный своему слову Роберт, услыхав, что граф Шрусбери поднял оружие против его брата, разорил графские имения в Нормандии, желая показать королю, как ему претит всякое нарушение договора. Узнав позже, что единственное преступление графа заключалось в его дружбе с ним, Робертом, он, со свойственными ему доверчивостью и добродушием, отправился в Англию, чтобы просить короля о снисхождении и напомнить ему о данной им торжественной клятве помиловать всех его приверженцев.

Подобная доверчивость могла бы устыдить коварного Генриха, но не тут-то было. Приняв брата очень ласково, он сплел вокруг него такие сети, что Роберту, находившемуся целиком в его власти, ничего не оставалось, как отказаться от своей пенсии и подобру-поздорову унести ноги. Более не заблуждаясь на счет короля, он по возвращении домой, естественно, заключил союз со своим старым другом графом Шрусбери, у которого в Нормандии оставалось еще тридцать замков. А Генриху только этого и нужно было. Он тут же обвинил Роберта в несоблюдении договора и год спустя вторгся в Нормандию.

Якобы о том Генриха попросили сами нормандцы, недовольные правлением его брата. Есть повод подозревать, что Роберт и впрямь правил из рук вон плохо: его прекрасная супруга умерла, оставив ему малютку-сына, и при дворе опять воцарились бездумье, разгул и беспорядок. Говорили даже, что герцог иной раз целый день лежал в постели из-за отсутствия платья — так беззастенчиво разворовывался его гардероб. Однако, встав во главе армии, он принял бой как истинный принц и доблестный воин, но, на беду, попал в плен к королю Генриху вместе с четырьмя сотнями своих рыцарей. В числе пленников оказался безобидный бедняга Эдгар Ателинг, сердечно любивший Роберта. Эдгар был слишком мелкой сошкой, чтобы сурово его карать. Король впоследствии даже назначил ему маленькую пенсию, на которую он и упокоился в мире среди тихих английских лесов и полей.

А Роберт — бедный, добрый, щедрый, расточительный, беспечный Роберт, наделенный многими пороками, но вместе с тем и добродетелями, которых достало бы, чтобы вести жизнь более достойную и счастливую, — как он окончил свои дни? Если бы король проявил великодушие и ласково сказал: «Брат, поклянись перед этими благородными мужами, что отныне ты будешь мне надежным союзником и другом и никогда не пойдешь ни против меня, ни против моего войска!» — он мог бы верить Роберту до гробовой доски. Но Генрих был человеком отнюдь не великодушным. Он осудил брата на вечное заточение в одном из королевских замков. Сначала узнику дозволяли прогуливаться верхом в сопровождении стражей, но однажды ему удалось ускакать от своих конвоиров. По несчастью, он заехал в трясину, где его лошадь завязла, и беглеца схватили. Когда королю донесли о случившемся, он приказал выжечь брату глаза, что и было сделано раскаленной докрасна железякой.

И так, в кромешной тьме и в неволе, Роберт провел многие годы, размышляя обо всей своей прошедшей жизни: о потерянном времени, о брошенных на ветер богатствах, об упущенных возможностях, об убитой юности, о зарытых в землю дарованиях. Порой, погожими осенними днями, он сидел и думал о былых охотах в привольном лесу, где никто не стрелял метче и не хохотал громче его. Порой, безмолвными ночами, он просыпался и сокрушался о многих ночах, промелькнувших за игорным столом. Порой в заунывном вое ветра ему слышались старые песни менестрелей, а сквозь слепоту виделись свет и блеск нормандского двора. Снова и снова ему представлялось, как он храбро сражался в Иерусалиме, или гарцевал впереди своих удалых воинов, клоня шлем с пышным плюмажем в ответ на приветственные клики итальянцев, или бродил по солнечным виноградникам и по берегу синего моря со своей ненаглядной женой. А потом, вспоминая ее могилу и оставшегося без отца сына, он простирал руки в пустоту и заливался слезами.