за то, что я вообразил, будто Робби с таким справится. Но мой мальчик хотел увидеть свою мать, и, по правде говоря, держался достойно. Девять лет – возраст великого перелома. Может, человечество как таковое было девятилетним ребенком: еще не взрослым, уже не малышом; внешне спокойным, но вечно пребывающим на грани нервного срыва.

Речь Алиссы подошла к концу. Она мастерски подвела итог. Всегда приберегала самые важные аргументы напоследок. Она объяснила, каким образом этот законопроект восстановит славные традиции и почет охоты. Сказала, что с точки зрения веса девяносто восемь процентов оставшихся на Земле животных – либо Homo sapiens, либо пища, выращиваемая в промышленных масштабах. Только два процента были дикими. Неужели так трудно дать горстке выживших диких тварей короткую передышку?

От ее заключительных слов я вновь похолодел. Мне вспомнилось, как она сочиняла их, как в течение нескольких недель работала над речью. «Обитающие в этом штате существа – не наша собственность. Их нам доверили. Те люди, которые поселились здесь первыми, знали: все животные – наши родственники. Предки и потомки следят за тем, что мы делаем. Давайте поступим так, чтобы они гордились нами».

Ролик закончился. Я отменил автовоспроизведение следующего. К счастью, Робин не возражал. Он прижал к губам три пальца. Этот жест сделал его похожим на Аттикуса Финча, только ростом в четыре фута.

– Папа, законопроект приняли?

– Пока нет, дружище. Но что-то подобное примут, рано или поздно. Взгляни на количество просмотров. Люди по-прежнему слушают ее.

Я взъерошил его волосы. У Робби были буйные кудри. Он только мне позволял их стричь. Это не очень-то способствовало его социализации.

– Почему бы тебе не приготовиться ко сну? Мы засидимся допоздна.

Эта кодовая фраза означала, что мы будем вместе читать двадцать минут после того, как он ляжет в постель в восемь тридцать.

– Можно мне сначала выпить сока?

– Сдается мне, сок – не лучший вариант перед сном.

Лучше обойтись без катастрофы в два часа ночи. Клеенчатая простыня на кровати унижала Робби, и я ее снял.

– Откуда ты знаешь? Может, так оно и есть. Может, сок – это как раз то, что нужно перед сном. Надо провести эксперимент, применив двойной слепой метод.

М-да, не стоило ему об этом рассказывать.

– Нетушки. Мы просто подделаем данные. Ну, вперед!

Когда я вошел в комнату Робина, он был задумчив. Лежал под одеялом в пижаме – клетчатых штанишках и майке с эмблемой каякинга, – которую запретил отдавать на благотворительность. Рукава были на два дюйма короче положенного, а пояс сжимал живот так сильно, что над ним виднелся валик жира. Когда Али купила пижаму, та была великовата. Судя по тому, как Робби ее берег, он собирался носить ее и в свой медовый месяц.

Я собирался читать «Химическую эволюцию атмосферы и океанов», а он – «Маньяка Маги». Я сел рядом с ним на кровати. Однако Робин чересчур погрузился в размышления, чтобы читать. Он положил руку мне на плечо – Али всегда так делала.

– Почему она сказала, что предки следят за нами?

– И потомки. Это просто такое выражение. Например, можно сказать, что будущее вынесет нам вердикт.

– Правда?

– Что правда?

– Будущее действительно вынесет нам вердикт?

Мне пришлось поразмыслить над ответом.

– Ну, полагаю, в этом смысл будущего.

– А они и правда на нас смотрят?

– Наши предки? Робби, это фигура речи.

– Когда она это сказала, я представил их всех вместе на одной из твоих экзопланет. Траппист… номер забыл. И у них был огромный телескоп. И они наблюдали за нами и смотрели, все ли у нас в порядке.

– Отличная метафора.

– Но все не так.

– Ну… да, ты прав. Все не так.

Робин кивнул, открыл «Маньяка» и притворился, что читает. Я сделал то же самое с «Химической эволюцией». Но я знал, он выжидает подходящего момента, чтобы задать следующий вопрос. Так получилось, что терпения ему хватило на две минуты.

– А… как насчет Бога, папа?

Я надул губы, как рыба в аквариуме Гатлинбурга.

– Знаешь, когда люди говорят «Бог»… Ну, я не уверен, что понимаю, как они… Я имею в виду, существование Бога нельзя доказать или опровергнуть. Но судя по тому, что известно мне, эволюция – самое главное чудо из всех, какие случились в этом мире.

Я повернулся к сыну лицом. Он пожал плечами.

– Понимаешь, в чем дело… Мы же сидим на камне, который летает в космосе, верно? Существуют миллиарды планет, таких же славных, как Земля, населенных существами, которых мы даже не можем вообразить. Так с какой стати Бог должен быть похожим на нас?

Я снова вытаращил глаза.

– Почему же ты меня о нем спросил?

– Хотел убедиться, что ты не заблуждаешься.

Ох, господи, я расхохотался. Ну что мы за пара. Уникальная. Обыкновенная. Я и мой сын. Я щекотал Робина, пока тот не взмолился о пощаде, что случилось примерно через три секунды.

Потом мы посерьезнели и стали читать. Шуршали страницы; мы без труда путешествовали, где хотели. Затем Робин спросил, не отрывая глаз от книги:

– Так что, по-твоему, случилось с мамой?

На одно ужасное мгновение я подумал, что он имеет в виду ночь аварии. Перебрал множество вариантов вранья, прежде чем сообразил, что речь о чем-то более